Выйти замуж за немецкого рыцаря
Шрифт:
– Ира, можно я буду называть вас так? – спросила я, когда та остановила машину на больничной стоянке.
– Можно даже перейти на «ты». Вы же с Густавом на «ты», почему мне выкаете?
– Как хочешь. Ира, скажи, Анна сегодня ночевала в больнице?
– Где же еще? Домой она не возвращалась.
– А у вас разрешают находиться в больнице в неприемные часы?
– Почему нет? Сиди рядом с больным сколько хочешь. Экономия, сиделке платить не надо. Дежурные медсестры ходят, но они обслуживают не одного больного, твоего
– Надо бы с врачом поговорить. Ты ведь уже хорошо знаешь немецкий язык?
– Более или менее. С Густавом стараюсь говорить исключительно на немецком.
Посовещавшись, мы решили сначала найти лечащего врача Николая и лишь затем идти в палату.
Надо отдать должное Ирине, она пошла по пути наименьшего сопротивления, нашла самую солидную дверь и, стукнув для порядка, вломилась в нее. Дверь, оказалось, вела в кабинет местного начальника, то ли профессора, то ли заведующего отделением. Я слабо разбираюсь в иерархии немецких клиник.
Хозяин кабинета встретил нас удивленным взглядом, но не рискнул выставить на дверь. Говорила Ирина довольно требовательно. Несколько раз в разговоре прозвучало имя – Николай Сидоренко.
Вскоре в кабинет был вызван лечащий врач Николая. Мне не терпелось узнать, что он говорит Ирине, но я не стала вклиниваться в беседу. Кажется, Ирина осталась удовлетворенной разговором. На прощание она улыбнулась доктору, а хозяину кабинета передала чек, некоторую сумму на развитие клиники.
– Ну что? Как дела у Николая? – спросила я Ирину, как только мы перешагнули порог кабинета.
– Лечат, прилагают все усилия, надежду на выздоровление не теряют.
– Когда же он придет в себя? – Времени у меня в запасе оставалось не так-то много. Боясь осложнений с Олегом, я не собиралась менять дату вылета, а потому хотелось уложиться с расследованием в восемь дней.
– Тяжелая черепно-мозговая травма. Удар был сильным, предположительно тупым тяжелым предметом. Люди с подобными травмами выходили из комы по разному: и на следующий день, и через неделю, и через месяц. А могли вообще…
– Меня это не устраивает, – вырвалось у меня.
– А кого устраивает?!
– Я хотела сказать, что время играет против нас.
– Как? – не поняла меня Ирина.
– Николай мог видеть преступников. За то время, что он лежит в коме, преступники могут избавиться от картин и сокровищ: продать, вывезти на другой континент. В конце концов, спрятать.
– А… – протянула Ирина, – ты в этом смысле. Я о другом подумала. Чем дольше Николай пролежит в коме, тем хуже для него. Необратимые изменения, – вздохнула она. – Так мне объяснил доктор.
– Такой исход вообще никого не устраивает. Ладно, не будем о грустном, пошли посмотрим на Николая.
Палата, в которой он лежал, была просторной, оснащенной всем необходимым. Даже кушетка для ночной сиделки имелась. В
Голова Николая не была перевязана бинтами, как это принято у нас. Рану закрывала ватно-марлевая прокладка, которая крепилась к голове посредством резиновой сеточки. Сам Николай имел весьма бледный вид. Должно быть, его треснули по голове очень и очень сильно. Кожа на лбу была содрана, а вместо левого глаза – сплошной синяк. К носу тянулась трубочка. Руки, поразившие меня своей желтизной, лежали параллельно телу. В одну из них по капельке вливалось лекарство. От груди шли провода к приборам, контролирующим работу сердца.
– Кто же его так? – воскликнула я, потрясенная зрелищем.
Анна проснулась
– А вы что здесь делаете? – зашипела она на нас. – Кто вас впустил?
– Врач, – ответила Ирина, не испугавшись агрессии сводной сестрицы. – Мы только что с ним говорили. Наше присутствие ему не повредит, – кивнула она на Николая.
– Ему только инфекции не хватало!
– Какой инфекции? У кого инфекция? Наоборот, ему только лучше от того, что мы здесь находимся. Он слышит наши голоса, знает, что мы болеем за него, сочувствуем.
– Чушь! Ничего он не видит и не слышит. Он уже растение!
Меня испугали ее слова. Как можно так говорить о человеке, находящемся в коме? Были случаи, когда люди возвращались, считай, с того света исключительно благодаря своим родственникам, которые звали их, просили вернуться.
– Не говори так, – резко одернула Анну Ирина.
– Но я же вижу, что у него никаких изменений к лучшему. Я даже его щипала – никакой реакции.
– Смотрите, веко дернулось! – вскрикнула Ирина. – Коля, Коля, – позвала она.
Но, видимо, ей это только показалось – Николай остался лежать недвижимым.
– Я же говорила, – хмыкнула Анна.
В палату зашла медсестра, везя за собой медицинскую тележку. Ирина взяла меня под руку и вывела из палаты. С нами вышла Анна.
– Перевязка, – объяснила она и предложила: – Пойдемте, провожу вас. Безумно хочется курить.
Отойдя несколько метров от входа в больничный блок, она достала из кармана пачку сигарет и закурила. Пару раз затянувшись, она продолжила разговор:
– Что с Тамарой Леонидовной делать будем? – спросила она.
– А что с ней делать? – как будто не поняв, о чем речь, спросила Ирина.
– Как что? Водолазов заказывать надо.
Ирина опять затряслась мелкой дрожью.
– Анна, а что вам сказали сыновья? – вмешалась я в беседу сестер. – У меня другая информация. Да, Тамары Леонидовны нет на судне, но не факт, что она утонула.
Анна на меня посмотрела как на умственно отсталую.
– Только не говорите, что она встретила очередную свою любовь и с ней сбежала голая и босая. Смешно! Вещи есть, а ее самой нет. Разве человек, живущий на пособие, будет разбрасываться своими вещами?