Выжить и вернуться. Одиссея советского военнопленного. 1941-1945
Шрифт:
Постепенно, работая на станках, мы приноровились незаметно делать брак. Обычно мастер в начале смены регулировал станки. Он проверял калибром соответствие стандарту резьбы на болтах и гайках. Пробовал, как свободно вкручивается болт в гайку. Стоило ему отойти от нас, как мы сбивали настройку, и после этого болты никакой силой нельзя было ввернуть в гайки. Перед появлением мастера старались привести станки в нормальное положение, более-менее вернуть первоначальную настройку к концу смены. У мастера не было указательного пальца на правой руке, поэтому ему дали прозвище Беспалый.
Работаем мы как-то, успешно выполняем «задание по браку». Я вынимаю из патрона готовые болты и бросаю в железную
После этого случая меня перевели в чернорабочие, стал я убирать стружку от станков. Все три дня ребята подкармливали меня кто чем мог из своих скудных пайков. Спасибо им! Винторезные станки приводила в движение трансмиссия, от которой шла ременная передача к каждому станку. Здесь мы тоже приноровились портить оборудование. Договорившись с товарищами, мы одновременно включали сцепление всех станков. Не выдержав большой нагрузки, приводной ремень рвался. Пока придет мастер, найдет шорника и тот починит ремень, мы отдыхали, работа стояла. Но вскоре немцы догадались о нашей хитрости. Нам пригрозили строгим наказанием, и ремень стал реже рваться.
Меня не оставляла мысль о побеге. Стал я потихоньку готовиться. В цехе нашел и принес в казарму комбинезоны и кепку. Из обломка ножовочного полотна сделал нож. Стал копить сухари. Конечно, бежать одному не имело смысла. Просто не мог один человек, обессиленный голодом и тяжелым трудом, пройти такой огромный путь по вражеской земле. Также требовалась тщательная подготовка и план побега. Все это нельзя было проделать незаметно от других заключенных. Поэтому я приглядывался и выбирал, с кем можно решиться на побег. Подручный кузнеца был крепкого телосложения, не болел и не был истощен. Но не всегда в здоровом теле бывает здоровый дух. Он отказался бежать вместе со мной.
Как-то перед обедом ко мне подошли двое: Василий Шендаров и Николай Тимошинов. Слово за слово, они спросили меня: «Ты, говорят, бежать собирался?» — «Да, — говорю, — но напарник сдрейфил в день побега и отказался». — «А с нами побежишь?» — спрашивают. Я с радостью согласился. Они показали припрятанные в казарме компас и карту Европы. Я, в свою очередь, показал им свои припасы. Особенно они обрадовались комбинезонам, ведь в наших полосатых куртках со знаками SU далеко не уйдешь.
Эти двое, Василий (которого мы между собой называли Васса) и Николай, ничем не выделялись из массы заключенных. Лидером среди них, несомненно, был Василий. Он обладал сильным характером и был более образованным. В лагерях обычно люди много о себе старались не говорить, настороженно относились к излишне любопытным. Поэтому я мог судить об этих ребятах только по личным наблюдениям. Так вот, Васса был человеком ниже среднего роста, светло-русым, подвижным, в некоторых случаях даже нахальным. По возрасту из нас он был старшим. В мирное время он был секретарем
Николай Тимошинов был несколько выше ростом Василия, но ниже меня. Родом он был из Воронежской области. До армии работал в колхозе пастухом. Почти неграмотный, он всегда тянулся к тем, кто был умнее его, сообразительней. При Василии он был на вторых ролях, то есть прислуживал ему. Поэтому дружбой этот союз я назвать не могу. В моем понимании дружба — это более высокое и бескорыстное чувство. А здесь во всем был расчет. Вот с двумя такими разными и далекими от меня людьми свела меня судьба.
Были среди нас и привилегированные личности. Переводчик и два полицая. Полицаями немцы выбирали заключенных из числа самых озлобленных и услужливых, порой бывших уголовников. Они не работали, а следили за порядком и чистотой. В их функцию входило распределение на работы. Среди заключенных ни переводчики, ни полицаи уважением не пользовались. В казарме поговаривали, что переводчик и два наших полицая тоже готовятся к побегу. В то время, когда мы работали в цехах вагоноремонтного завода, они были в казарме, на работу их не посылали.
Однажды мы с Василием и Николаем после рабочего дня обнаружили, что компас, карта и одежда исчезли из нашего тайника. Подозрение пало на переводчика и полицаев. Вечером мы подошли к ним и напрямую спросили их: «Вы взяли наши вещи? Верните!» На это переводчик сказал: «Немцы и так хотели делать обыск, а мы их опередили. Эти вещи нам самим пригодятся для побега. Если будете настаивать, то отдадим их начальству и скажем о вашей подготовке к побегу». Ничего не поделаешь, пришлось отступиться, но ночью мы все же попытались найти компас и карту в их одежде. Но ничего так и не обнаружили.
Переводчик был до войны студентом, жил в Ленинграде. Один из полицаев — тоже ленинградец. А вот третий (не помню, откуда) просто был их прихлебателем, искал тепленькое место. Часто я имел с ними конфликты.
Особенно запомнился один случай. Обычно хлеб для нас нарезал охранник-сержант. Переводчик уговорил его доверить им эту работу. Немец согласился. И вот мы стали получать наши пайки, но без горбушек. И так каждый день. Все тайком роптали, но никто не высказывал своих претензий вслух. Однажды, после нарезки хлеба, троица направилась в свой угол. У одного из них оттопыривалась гимнастерка. Ясно было, что там у него наши горбушки. Я не выдержал и подошел к переводчику. Он был выше меня ростом и крепче сложен. Я сказал, что подло обкрадывать своих товарищей. Тот покрылся красными пятнами, скрипнул зубами. Размахнувшись, кулаком он ударил меня, в кровь разбив лицо. Я упал. На шум из помещения охраны вышел сержант. Переводчик что-то стал ему говорить, показывая на меня. Я в это время сел на низкую скамейку и вытирал кровь с разбитой губы. Сержант подошел ко мне сзади и, сильно размахнувшись, пнул меня сапогом так, что я, пролетев некоторое расстояние, упал на пол. Он стал яростно избивать меня ногами. Потом он через переводчика объявил всем, что так будет со всеми недовольными. Сержант ушел. Обида душила меня. Я подошел к переводчику, взял его за ворот гимнастерки и сказал: «Я, если выживу, из-под земли тебя достану и перегрызу глотку!» Потом мне ребята рассказывали, что он не спал две ночи после моих слов.