Выживший на адском острове
Шрифт:
Вперед сделал шаг новоиспеченный начальник полигона:
– Я хотел бы узнать, офицерам разрешается покидать полигон?
– Да, но не более трех человек одновременно и по выходным дням, которые установит штурмбаннфюрер Динер.
– Благодарю, герр штандартенфюрер.
– Еще вопросы?
– Офицеры и инженеры секретного оружия имеют ко мне отношение или они сами по себе?
– Сами по себе. Но могут обращаться и к вам, если им что-то потребуется. В этом случае вы обязаны выполнить их просьбу либо доложить о ней Динеру.
– Ясно, герр штандартенфюрер.
– Все! Не
– Слушаюсь, герр штандартенфюрер.
Гартнер, Динер и Баум сели в «БМВ», и автомобиль пошел дорогой на Хенсдорф.
Проводив начальство, Шрайдер отдал команду командиру роты:
– Ридель, взвода к машине и – по местам. Взводные – старшие, ты едешь со мной на «Опеле».
Только сейчас командир охранной роты увидел легковую машину. Гаркнул оберштурмфюрер Маркус Ридель, его команду продублировали командиры взводов. Личный состав занял места в тентованных кузовах, начальник полигона и ротный устроились в «Опеле», которым управлял роттенфюрер.
Сидевший на переднем сиденье Шрайдер развернул карту и спросил водителя:
– Имя?
– Керт, герр гауптштурмфюрер.
– Ты знаешь дорогу до Хенсдорфа?
– Так она здесь одна.
– А как выехать на полигон?
– Нет.
– Понятно. Едем до города, там определимся по карте. Вперед!
Колонна двинулась.
Никто не заметил, как от забора, увитого плющом, отделилась тень: немец лет шестидесяти, из местных, вернулся к себе во двор.
– Интересно, – проговорил он, – надо связаться с Бергером, передать, что тут было. Но теперь уж завтра.
Пожилой мужчина, местный рыбак и член подполья Леон Матис, прошел в свой аккуратный домик рядом с прибрежной зоной. Неподалеку был причал, где стоял его собственный катер. Впрочем, катер – это громко сказано, так, большая лодка с мотором и надстройкой. В прибрежных водах на ней ходить еще можно, а вот дальше – уже рискованно: суденышко не выдержит и четырех баллов, когда волна достигает высоты двух метров.
Дома Матис принялся готовить себе ужин. Лишившись ноги на Восточном фронте, он никак не мог привыкнуть к выделенному ему чиновниками протезу. Обрубок ноги все время болел.
После ужина он прошел в спальню и горестно вздохнул. Это была их с супругой Ингой спальня. Она умерла, когда его отправляли на фронт. Детей им Господь не дал. Так и жили до войны вдвоем. Хотели усыновить парнишку, но не получилось – не те условия. Но жили счастливо, потому что с юности любили друг друга и пронесли свою любовь до самой кончины Инги. Скоро, судя по всему, и черед Матиса. Ему сватали одиноких женщин, чьи мужья погибли на фронте, но никто не был нужен Леону.
К делу его привлек друг детства, а сейчас руководитель подпольной организации, Пауль Бергер. Матис стал подпольщиком. Он посвятил себя борьбе с ненавистным фашистским режимом, погубившим миллионы человек. В одной только деревушке в 1940 году эсэсовцы расстреляли двадцать семей евреев. Этому не могло быть прощения.
Матис опустился на диван, отстегнул наконец надоевший протез, прилег и задремал.
Узники
Пехнер взглянул на Влаха:
– Барак открыли, Эрик.
Тот вскочил с нар и подбежал к воротам. Остальные заключенные сидели как огорошенные.
Влах выглянул наружу: привычного часового нет. Посмотрел в сторону кухни – никого, пусто у штаба и у казармы.
Он взглянул на воду и увидел очертания буксира, толкавшего баржу.
– Эсэсовцы ушли! – закричал Эрик.
Народ гурьбой повалил из бараков и так же дружно остановился на плацу. Никто ничего не понимал.
К Влаху подошел Ганек:
– Что происходит, Эрик?
– А я знаю? Ясно одно: эсэсовцы спешно покинули остров.
– А как же мы? Нас не могли просто так бросить.
– Значит, бросили не просто так.
Кто-то крикнул:
– Люди! Скорее в дома на северную сторону, рвите доски, сбивайте балки – стройте плоты!
Влах обернулся:
– Кто это кричит?
– Русский.
– Русский? Вот уж не думал, что в лагере окажется русский. Как он попал сюда?
– А черт его знает. Хочешь, спроси.
Но спросить не удалось. Призыв русского подхватили – заключенные побежали к строениям.
Влах стоял в недоумении. Гитлеровцы бросили остров, оставили заключенных. Этого не могло быть, но, как ни странно, это было. Нет, они явно что-то задумали, но что? Отправить сюда карателей? Это глупо: охрана сама могла перестрелять заключенных. Прислать отдельную баржу? Тоже ерунда: если бы хотели, то пригнали бы две и вывезли всех вместе. Но немцы ушли одни.
Бомбардировка! Опять же – зачем? Месяц строительства, изведена куча материалов, это большие затраты. И все для того, чтобы разбомбить? Выманить на объект британскую авиацию и встретить ее самолетами из Ольденхорста? Но британцы могли и до этого совершить налет, однако остров их не интересовал.
Влах не мог понять, что происходит. Стало ясно одно: пока есть возможность, надо идти к лодке. Все какой-то шанс отойти от Ургедона, если эсэсовцы вернутся.
Он побежал к площадке строительных материалов. Заключенные тем временем разбирали полы, снимали балки перекрытия, бросали их в окна. На земле этот материал сбивали в плоты. Никакого управления не было. Русский попытался было взять на себя руководство толпой, но его почти никто не понимал, да и не желал слушать – народ делал то, что пришло в голову ему. Пленники стремились к свободе, к южному берегу пролива. Но разве там свобода? Там те же гитлеровцы. На плотах в открытом море не выживешь.
Влах добежал до кучи с песком. Сколько он перетаскал его отсюда на стройку! Не счесть. А вот здесь гитлеровцы пробовали бурить скважину. До воды дошли быстро, но она оказалась соленой, бросили это дело, продолжили доставлять воду с материка небольшим катером.
Он посмотрел на утес. К его подножию берег спускался полого, затем обрывался, до лодки надо было идти, согнувшись, по узкой террасе. Лодка находилась в небольшой пещере. И только Господь Бог знал, кто ее сюда загнал. Были на острове и другие плавсредства, но эсэсовцы затопили их.