Выживший. Первый секретарь Грибоедова
Шрифт:
В апреле Паскевич направил письмо министру иностранных дел Нессельроде с просьбой оставить при нем надворного советника Грибоедова, чтобы тот занимался дипломатическими делами с Турцией, с Персией и с горскими народами. Не забыл помянуть и о жаловании, которое обеспечило бы дипломата «насчет издержек при военных обстоятельствах».
Уже через две недели граф Нессельроде представил императору доклад, в котором поддерживал просьбу Паскевича, и Николай I начертал на этом докладе резолюцию: «Быть по сему».
Отныне жалованье Грибоедова составляло 600 червонцев в год.
Война сильного
В одном из писем к Фаддею Венедиктовичу Булгарину Грибоедов просил:
«Сармат мой любезный! Помнишь ли ты меня? А коли помнишь, присылай мне свою Пчелу даром, потому что у меня нет ни копейки. Часто, милый мой, вспоминаю о Невке, на берегу которой мы с тобою дружно и мирно поживали, хотя недолго. Здесь твои листки так ценятся, что их в клочья рвут, и до меня не доходит ни строчки, хотя я член того клуба, который всякие газеты выписывает… Не искажай слишком персидских имен, и наших здешних, как Шаликов в московских газетах пишет: Шаманда вместо Шамшадиль.
Отчего вы так мало пишете о сражении при Елисаветполе, где 7000 русских разбили 35 тысяч нероссиян? Самое дерзкое то, что мы врезались, и учредили наши батареи за 300 саженей от неприятеля, и, по превосходству его, были им обхвачены с обоих флангов, а самое умное, что пехота наша за бугром была удачно поставлена вне пушечных выстрелов, но это обстоятельство нигде не выставлено в описании сражения».
Кстати, сражение это прокатилось под стенами мавзолея великого поэта Низами. Слава Богу, противник не устраивал из мавзолея укрытия.
Сам Грибоедов отнюдь не наблюдатель на войне, он ее участник.
Под Нахичеванью ведет переговоры с сыновьями принца Али-Наги, стоя под стенами крепости. Переговорщики на стене, а 1 октября 1827 года гвардейский полк, состоящий из участников восстания на Сенатской площади, штурмом взял Эриванскую крепость. Грибоедов находился под огнем неприятеля, сопровождая Паскевича.
Что до дипломатических трудов, Александр Сергеевич во время походов и сражений составил «Положение об управлении Азербайджаном» и «Общие правила для действия Азербайджанского правления». «Правила» высоко оценил генерал Остен-Сакен, возглавлявший Азербайджанское правление. Он писал: «От этих правил зависит весь последующий успех».
Мучительные переговоры о мире нарочито затягивались шахом. Паскевичу, вразумляя Тегеран, пришлось возобновлять боевые действия. Отряд Лаптева занял город Урмию, отряд Панкратова – Марагу. Ардебиль покорился генералу Сухтелену. Именно Сухтелен приказал увезти в Закавказье библиотеку мечети шейха Сефи, состоящую из древних манускриптов. Впрочем, генерал дал обещание: манускрипты будут скопированы и возвращены.
Только после падения города Миандобы шах повелел заключить мир.
В Туркманчае, где писались статьи мирного договора, принц Хосров-мирза подарил Грибоедову манускрипт с семью поэмами Джами. Бесценные для персов и таджиков «Семь престолов» с четырьмя суфийскими поэмами: «Золотая цепь», «Дар благородный» (1481–1482), «Четки праведников» (1483), «Книга мудрости Искандера» (1485) и тремя поэмами о высокой любви: «Юсуп и Зулейха» (1485), «Лейли и Меджнун» (1485), «Саламан и Абсаль» (1480–1481).
В
Обязательная контрибуция равнялась двадцати миллионам рублей серебром, для обнищавшего Ирана была особенно тяжела.
Посланником победы и мира к императору Николаю I Паскевич отправил надворного советника Грибоедова. Просил для дипломата «единовременной награды в 4 тысячи червонцев, ввиду расстройства его хозяйственных дел». И сообщал императору лестное об Александре Сергеевиче: «Ему обязан я мыслью не приступать к заключению трактата прежде получения вперед части денег. И последствия доказали: без сего долго бы мы не достигли в деле сем желаемого успеха».
Из Туркманчая посол мира ехал в Тифлис через Эривань, Тебриз, Нахичевань.
В Эривани 17 или 18 февраля Грибоедов, единственный раз за свою жизнь, видел постановку «Горя от ума». Как доказывают специалисты, актеры играли разрешенный к печати 3-й акт. Но так ли это? Грибоедов ехал к царю с великой радостью: империя приросла удивительными землями. Актеры могли сделать вид, что не ведают о запретах цензуры на постановку «Горя от ума». Ну а коли искатели истины правы, то нам и через двести лет обидно и горько за Грибоедова и за самих себя. Почему обидно? Почему горько? Цари ли на русском престоле, народные комиссары, президенты, а запретов на правду, – а она не только мысль, но и сама жизнь, – не убывает. Даже полная свобода на все и вся оборачивается в нашем государстве запретом на само русское слово, стало быть, на душу русского человека.
«Московский вестник» в 1827 году
Кавказская война была делом царя да Отдельного Кавказского корпуса: пятнадцать – двадцать тысяч солдат, три-четыре сотни офицеров, столько же чиновников, дюжина генералов, армейских и штатских. Но Кавказская война – это жизнь кубанских казаков. Тут и утраты близких, военная дороговизна, тяготы и ограничения.
Пушкин, сосланный царем в Молдавию, а потом отправленный в Крым, одарил русскую поэзию цыганской романтикой, «Бахчисарайским фонтаном» и двумя незабываемыми строками о Черном море:
Шуми, шуми, послушное ветрило,Волнуйся подо мной, угрюмый океан.А вот Грибоедов, прослужив несколько лет на Кавказе, едва-едва углядел двухвершинный Эльбрус, не запечатлев имени изумительной вершины. Зато был восхищен дикой самобытностью чеченцев, живших грабежом, и поразил мелодией грузинской песни Пушкина и Глинку.
Для Грибоедова эта мелодия – образ Нины Чавчавадзе – юной красавицы Кавказа. К ней сватался Сергей Николаевич Ермолов, двоюродный брат бывшего командующего Кавказским Отдельным корпусом. Генерал был славен и богат, но очень немолод.