Выжжено
Шрифт:
– Боже мой! – ахнул Марк. – Сколько же стоит такая вещь?
– Сорок пять миллионов долларов, – спокойно ответила Эми-Ли.
– И она принадлежит твоему отцу?
– У него их шесть. Этот – самый маленький.
Маркус почувствовал, как кровь ударила ему в лицо. Боже правый! А он-то думал, что произведёт на неё впечатление своей фирмой, своим успехом, своей карьерой. Хорошенькая молоденькая штучка из отдела инвестиций «First Atlantic Bank». В горле у него засвербело, и он закашлялся.
– Судя по всему, отец у тебя человек
– В списке богатейших людей США он всё время кочует где-то между тридцатым и тридцать пятым номером.
Маркус поднял брови.
– Ванг? Не тот ли это Ванг, который производил компьютеры?
– Нет, он не тот Ванг, который производил компьютеры. – Судя по тону, ей уже тысячу раз приходилось отвечать на этот вопрос.
«В любом случае она – единственный ребёнок», – пронеслось у него в голове. Когда-то она унаследует всё: шесть частных самолётов, а к ним всё остальное. Не удивительно, что она относится с таким недоверием, когда ей делают предложение.
Маркус опустился в широкое кресло, потеряв интерес к остальному миру.
– Этого я не знал. Честно, я понятия не имел.
Эми-Ли нагнулась к нему с загадочной улыбкой, поцеловала в губы и сказала:
– Я знаю.
Где-то под ними раздался глухой рёв запущенных турбин. Голос пилота из громкоговорителя оповестил их, что получено разрешение на взлёт через десять минут. Потом загорелось табло: «Не курить», «Пристегните ремни».
– Не хватает только стюардессы, – попытался пошутить Маркус.
– Обычно есть и стюардесса, но я предпочитаю летать без них, – ответила на это Эми-Ли со всей серьёзностью. Она встала. – Чего бы ты хотел выпить?
Маркус заморгал.
– Что я хочу выпить? Понятия не имею. Колу. – Самолёт пришёл в движение. Маркус предпочёл остаться сидеть.
Эми-Ли, напротив, двигалась с полной естественностью. Она скрылась в маленьком камбузе в носу самолёта, сразу за кабиной пилота, и вышла оттуда с колой и минеральной водой. Сквозь иллюминатор Маркус видел, что они уже стоят в очереди перед взлётной полосой, в очень короткой очереди, и ему стало спокойнее, когда Эми-Ли наконец тоже села и пристегнулась.
Один глоток, чтобы стакан не был таким полным, – и он снова поставил его в держатель. Турбины взревели на полную мощность, машина понеслась по взлётной полосе, оторвалась и стала быстро подниматься вверх. Снаружи проносились клочья облаков, потом стало светлее, ярче, ослепительнее. Наконец табло погасло, и самолёт перешёл в горизонтальное положение.
Маркус снова взял стакан, отпил ещё немного.
– Вау. – Он огляделся, пытаясь привыкнуть к тому, что всё это происходит с ним на самом деле. Взгляд его остановился на большом экране телевизора. – А теперь? Теперь мы можем выбрать себе какой-нибудь фильм, нет?
Эми-Ли встала.
– Идём. – Она взяла его за руку, потянула назад по коридору, который, как он считал, мог вести к туалетам. Однако самолёт оказался длиннее, чем он думал; раздвижная
Эми-Ли закрыла дверь и заперла её изнутри.
– Я хочу, – сказала она, расстёгивая его рубашку, – чтобы ты взял меня здесь. Сейчас. На этой кровати. На высоте восьми миль.
«Eight Miles High». Её любимая песня.
«Мне это снится», – думал Маркус, когда они раздевались. «Я сплю», – думал он, пока в нём нарастало возбуждение, небывалое, невиданное возбуждение, которое было связано скорее не с Эми-Ли, а почти исключительно с ситуацией, в которой они находились. Агрегаты самолёта прокачивали по трубкам авиационный керосин; его сердце прокачивало по жилам кровь, насыщенную адреналином. Машина скользила по небу; он скользил по её телу. Керосин сгорал в турбинах и растворялся в атмосфере; он сгорал в её лоне и пропадал в её объятиях. «Я сплю», – думал Маркус, пока не потерял способность думать.
– Посмотри в окно! – крикнула Эми-Ли, когда он был уже на грани. – В окно! – Она взяла в ладони его голову, отвела её вверх от себя, и его взгляд сквозь иллюминатор упал на бесконечную даль, на сверкающие облака, на свет неземной интенсивности.
На мир, который принадлежал ему. Он кончил, содрогаясь от мысли, которая была похожа на победный крик: «Вот оно! Я сделал это!»
Маркус в купальном халате медленно пересёк фойе больницы и вышел мимо перегородки охранника наружу. Охранник не поднял головы. Перед ним стоял телевизор с чёрно-белым экраном, шёл какой-то скучный сериал.
Снаружи уже темнело, и Маркус вдохнул морозный воздух. Он делал это уже с неделю: вечерами, когда кончалось официальное время посещений и снова воцарялся покой, Маркус выходил прогуляться ещё раз по больничному парку.
Сегодня он направился по дорожке, проходившей под окном его палаты. Перед кустами, затемнявшими первый этаж – там были складские помещения, – он остановился и посмотрел на часы. Всё по графику.
Не смотрит ли кто сюда? Нет, вокруг ни души. Маркус нагнулся и достал дорожную сумку, которую перед этим выбросил сверху в кусты. Всё по плану. Теперь главное – сохранять спокойствие.
Чуть дальше располагался уголок со скамьями, летом наверняка уютный. Сейчас, осенью, тут никого не было, зато кирпичная стена хорошо защищала от посторонних глаз. Маркус освободился из своего халата, под которым – чего не должен был заметить охранник, – находилась уличная одежда, и засунул халат за скамью. Эту серо-зелёную вещь он и без того всегда терпеть не мог.
Было полседьмого, когда он пришёл на условленное место. Такси уже дожидалось; шофёр, казалось, испытал облегчение, что пассажир действительно появился. У него были усы, которые придавали ему прямо-таки анатолийский вид, однако шофёр спросил с натуральным мягким гессенским акцентом: