Вызов небесам
Шрифт:
Эрик, между тем, перешел к следующему номеру своей программы. Отложив факел, он стал вынимать из жаровни целые пригоршни горящих углей и раскладывать их на металлических листах, после чего устроил себе прогулку по этим самым углям. Такой трюк Павлу был известен, где-то даже проводились мировые чемпионаты по хождению по горячим углям, но вряд ли и у победителей тех чемпионатов сия процедура выходила так непринужденно, как у юного Эрика. Вдоволь находившись по углям, мальчуган окунул ступни в ведро с водой и продемонстрировал публике, что на них не осталось и намека на ожоги.
Покончив с углями, Эрик раскупорил бутылку с жидкостью, полил ей металлический лист и затем приблизил к нему горящий факел. Жидкость вспыхнула мгновенно, по сцене протянулась
Тишину нарушил шпрехшталмейстер, предложивший кому-нибудь из зрителей выйти на манеж и лично убедиться, что в продемонстрированном публике аттракционе нет никакого подвоха. Услышав эти слова, Бояринцев первый рванулся на арену. Мальчик чуть вздрогнул, когда к нему буквально подбежал незнакомый мужчина, но с места не сдвинулся. Вслед за Павлом подошли еще двое: толстая женщина лет пятидесяти и молодой накачанный парень, явно не блещущий интеллектом. Эрик, несколько натужно улыбнувшись подошедшим, опять вытащил рукой из жаровни раскаленный уголек и повертел его чуть ли не перед носами у наблюдателей. Парень-качок, видимо усомнившись, что уголь действительно горячий, для проверки ткнул в него пальцем и тут же взвизгнул от боли. Пострадавшего наблюдателя служители арены увели за кулисы для оказания первой помощи. Отбросив уголек, мальчик продемонстрировал оставшимся свидетелям свои ничуть не пострадавшие розовые пальчики. Чтобы проверить версию защитной пленки, Павел ухватил пацана за руку и старательно ощупал место, только что контактировавшее с раскаленным углем. Обычная нежная детская кожа, может быть, только чуть более теплая, чем полагается. Но и эта излишняя теплота исчезала на глазах. Ни намека ни на какое-либо защитное покрытие, ни даже на покрывающую кожу мазь. Это уже не фокус. Это настоящая научная сенсация! Бояринцев послюнявил палец и потер то место на предплечье паренька, где еще совсем недавно полыхала горючая жидкость. Из под жирной копоти проступила все такая же розовая кожа. Да с любого нормального человека она бы чулком слезла после такого поджаривания! Нет, определенно, с этим пацаном стоит познакомиться поближе!
Обернувшись к публике в зале, Павел подтвердил, что все действительно было без обмана, и перед тем, как вернуться на свое место, сообщил мальчику, что он ученый, изучающий поражающее воздействие высоких температур при пожарах, и потому очень бы хотел с ним, с Эриком, побеседовать.
– Зайдите после представления в мою гримерку, — чуть потупив глаза, ответил мальчик.
Павел, конечно, не мог не воспользоваться таким приглашением. Гримерка Эрика оказалась тесной комнатенкой, из реквизита здесь присутствовало лишь несколько темных париков, один из которых мальчик немедленно нахлобучил себе на голову.
– Сам-то я не горю, но волосы у меня регулярно обгорают, — смущенно пояснил он Павлу. — Приходится на каждое представление
– Ладно, давай знакомиться, — сказал Павел, усаживаясь на стоящий в гримерке скрипучий стул, — я Павел Владимирович Бояринцев, кандидат химических наук, сотрудник одного очень серьезного научного института в Санкт-Петербурге.
– Эрик Каллистратов, артист цирка, — в тон ему ответил юный владелец гримерки.
– Это настоящее твое имя или цирковой псевдоним? — поинтересовался Павел.
– Имя настоящее, у меня мама норвежка, а фамилию я получил от отчима.
– Ты мне вот что скажи, Эрик, — произнес Павел, — давно у тебя такая способность появилась — в огне не гореть?
– Не знаю, наверное, от рождения… — протянул мальчик.
– А что за жидкостью ты себя поливал, если не секрет?
– Не секрет. Обыкновенным бензином. Знаете, публике нравится, когда все огнем полыхает. Когда я первый раз здесь выступал, еще вместе с отчимом, он меня окатил бензином из ведра с ног до головы. Вот тогда действительно было зрелище! Публика чуть в обморок не падала! Только, — мальчик смущенно хихикнул и потупился, — на мне тогда трусы сгорели, представляете, как это стоять перед залом без ничего, хорошо еще, все тело было в копоти… Я потом отчима упросил, чтобы только руки бензином поливать, все равно эффектно получается.
– А не скажешь, Эрик, кто твой отец? — спросил Бояринцев. — А то на норвежца ты что-то непохож, вон, и парик темный носишь, или это только сценический образ, а собственные твои волосы светлые?
– Не-а, волосы у меня такого же цвета, как этот парик, — отвечал мальчик. — А отец… знаете, моего отца даже мама не знает, я у нее появился в результате непорочного зачатия, или как это биологи называют… партеногенеза, вот! И я не один такой на свет родился. Мы сперва вместе жили в одном поселке, а этим летом нас по разным местам развезли, тогда мама и замуж вышла за Каллистратова. Короче, никто наших отцов не видел, но подозревают, что они все оттуда, — Эрик показал пальцем куда-то вверх.
– С неба, значит… Если так, этим многое объясняется… А скажи-ка мне, небесное дитя, самому тебе нравится каждый день на манеже выступать?
– Да знаете, не очень, — вздохнул Эрик. — Сперва интересно было, а теперь как-то приелось все. А что делать-то? На жизнь надо зарабатывать…
– А отчим тебя что, не прокормит? Или ты не один у него?
– Один. Но знаете, он зарабатывает мало, а мама моя нигде не работает, раньше ей на мое воспитание деньги выделяли, а потом перестали, потому и разъезжаться пришлось. В Норвегии мы с мамой никому не нужны оказались, да и здесь кроме Каллистратова никто нас взять не захотел. Ну, он привез нас к себе в Архангельск и говорит мне: «Ты уже большой мальчик, можешь сам себя кормить.» А у меня к тому же способности такие… очень для цирка подходящие. Ну, он и отдал меня сюда.
– И много платят? — осведомился Павел.
– Ну, я точно не знаю, деньги-то не мне выдают, а отчиму, но прилично, наверное, — протянул Эрик. — А он уже потом мне карманные деньги выдает.
– Короче, эксплуатирует он тебя в хвост и в гриву, — подвел итог Бояринцев. — Ты хоть раз сказал ему, что это тебя тяготит, или, скажем, какой-нибудь неприятный номер исполнять отказывался?
– Если откажусь — выдерет и очень больно, — хмуро произнес Эрик, — мне вон и так недавно досталось.
– Покажи, если нетрудно, — вымолвил Павел.
Эрик повернулся к нему спиной и приспустил плавки. Ягодицы мальчика пересекали шесть параллельных багровых полос. Павел присвистнул:
– Чем это он тебя так?
– Да прутом каким-то особым, он его ротанговым, кажется, называл, — неохотно ответил мальчик. — Он этот прут специально из-за границы выписал, чтобы меня им наказывать… Жуть такая, хуже розог! Вроде всего шесть раз ударил, а задница до сих пор побаливает… А еще он иногда меня хлыстом потчует, знаете, каким наездники лошадей во время скачки подхлестывают…