Вызов
Шрифт:
Полагаю, когда вы возле могилы, то хорошая — относительное понятие.
Два гудка. Три. Четыре. Поднялась трубка, и послышалась серия щелчков. Потом тишина, и в это время они прослеживали мое местоположение.
— Черт возьми! — сказала я слушающей тишине. — Скажи что-нибудь!
— Дрю, — Огаст казался невероятно усталым. — Какого черта ты делаешь?
А что ты думаешь?
— Спасаю Грейвса. Кристоф знает где. Пусть он принесет копию. Я собираюсь зайти внутрь, на рассвете, что... — я проверила небо. — Будет очень скоро. Чем больше они отвлекут тех, кто держит моего мальчика-гота,
— Дрю, детка, милая, послушай меня. Что-то происходит. Ты в беде, и...
— Да, черт возьми, я в беде, Огаст! Я доверяла Кристофу, и все, что он делал, это лгал мне. С меня хватит! Если Братство хочет чего-то от меня, то сделают все, что я скажу им, начиная с этого момента. И то, что я скажу им сделать, это заставить Кристофа признаться, что он знает местоположение Грейвса. И придти и помочь мне спасти его. В противном случае, они потеряют еще одну светочу, — я нервно облизала губы языком, смотря на улицу. На востоке небо становилось серым; я чувствовала, как приближался рассвет, как если бы из моей плоти тянулись тысячи крошечных нитей. Треск под кожей был интенсивным, почти на грани боли.
— Пожалуйста, Дрю! Пожалуйста, просто послушай меня... — теперь Огги умолял меня так, как не делал этого, когда я жила с ним. Конечно, тогда я была маленькой. Ему не приходилось умолять; он только говорил мне, что делать, и я делала это.
Черт! Я уже собиралась вести себя плохо.
— Я ничего, черт возьми, не буду слушать! — проинформировала я его, каждый дюйм меня пришел в готовность. Впервые я услышала в своем голосе призрак папиного сонного акцента. — Я слушала долгое время, но не получила ничего, кроме лжи, Огаст. Ты пойдешь и расскажешь им. Или, возможно, они слушают и уже все знают, — я проговорила вслух адрес так быстро, будто была прямо напротив него. — Я пойду внутрь и вытащу Грейвса. Если вы, ребята, хотите прийти поиграть, отлично. Если нет, тогда поцелуйте на прощание свою светочу.
Я нажала отбой. Дрожа, повесила трубку на телефон. Ноги были как резинка. Я подняла руку и снова услышала потрескивание. Маленькие штуки перемещались в моем запястье, треща и скользя. Кости перемещались. Отчасти как у оборотней, когда они собираются превратиться, но с необычной музыкой. Как колокола.
Святое дерьмо! Я с трудом сглотнула. У меня был план, и я должна была придерживаться его.
Я на три четверти вышла из ограждения будки и принюхалась. Пахло выхлопами машин, влажной зеленью деревьев и лужаек и грязным запахом города. Люди сбились в кучку, как крысы, кроме этой части города, лачуги были более хорошими. Тем не менее здесь, у особняка, находились дома меньшего размера, которые прижимались к окруженной стеной территорией, пытаясь войти внутрь. Стоимость недвижимости здесь, вероятно, была достаточной, чтобы люди получили сердечные приступы.
Я снова фыркнула. Чувствовалось слабое дыхание гниения.
Носферату. В окрестностях находились кровососы.
Также чувствовалась тонкая нить корицы, переплетавшаяся под всеми другими запахами и связывавшая их. Не окрашена яблоками, как у Кристофа, или гвоздично-цветочная, как у Анны. Она походила на большие липкие булочки с корицей и напомнила мне теплый парфюм мамы.
Это
Резкий звук ряби от приглушенного хлопанья крыльев — и сова спустилась. Она приземлилась на знак автозаправочной станции, расправила крылья и посмотрела на меня. Моргнула одним желтым глазом, потом другим. Ее когти немного царапнули — крошечный звук под гулом далекого движения, бормотанием города и напевом на самом краю моего сознания.
Дар свободно скользнул из головы. Тревожная статика, приближающаяся гроза. Я почувствовала вкус восковых апельсинов, но он был слабым. Краткий стеклянный, острый шип боли пронзил голову, и я снова вернулась в себя, глядя на сову так, будто она собиралась рассказать мне что-то.
Ну, я не буду удивлена, если она расскажет мне что-то. Но тем не менее.
Я коснулась сережки в виде черепа со скрещенными костями. Мамин медальон — кусок льда на груди, безопасный и уютный под майкой и толстовкой. Плащ Грейвса развевался вокруг щиколоток тревожным ветром. Мурашки пробежали по телу. Сам воздух стал электрическим.
Давай же, Дрю! Время действовать, а не пялиться!
Я направилась к краю стоянки. Сова мягко звала, но, когда я взглянула вверх, она взлетела с мягким взрывом перьев.
До рассвета я ступила из света в темноту. Они держали Грейвса в двенадцати кварталах от особняка, если его только не переместили.
А теперь время для шоу.
Глава 21
Первые несколько минут все шло достаточно хорошо. Я упала на другую сторону высокой кирпичной стены и не сразу посмотрела вверх, чтобы увидеть, что делал папа. Я почти забыла, на что это похоже выйти ночью, крадясь тайком в месте, где Истинный мир терся о материю повседневности.
Нет. Я не забыла. Я только забыла, какого это выходить и рыскать с папой, с ним, возглавляющим операцию, и мной, отступающей назад и заметающей следы. Я почувствовала комфорт от осознания того, что мне только надо ждать приказов и позволить тренировкам сделать все остальное.
Тонкая пленка гнилых, восковых апельсинов скользнула по языку. Я с трудом сглотнула, трансформация скользила по мне глубокими волнами ощущений. Кристоф отметил на фотографиях, сделанных со спутника, этот вход красным карандашом наряду вместе с некоторыми другими маршрутами.
Всегда планирует все заранее. Он думал, что я никогда не узнаю об этом?
Дело в том, что я горячо вспыхнула, думая о нем. Думая о его руках в моих волосах, и молниях, проходящих через меня когда бы ни...
Бабушкина сова закричала мягко, резко. Сознание опасности защипало под поверхностью кожи. Смещение в костях отступило, тишина заполнила мою плоть.
Я отступила в кусты, выстроившиеся в ряд возле стены. Дыхание мягко прибыло через широко открытый рот, правая рука поднялась и сомкнулась на теплой деревянной рукояти малайки. Я почувствовала пару проходящих носферату, порыв плохого запаха утечки и ненависти послали стеклянные булавки через виски.