Вызов
Шрифт:
– Он рассказывал, как ты его нашла. Это заставило меня усомниться в твоих умственных способностях еще больше.
– А что такого?..
– Полезть в драку с тремя отморозками - это что?
– Ну... Это...
– Что угодно, кроме признака мозговой активности.
– Я знала, что он сильный...
– Да, но он не знал, понимаешь?
Я умолкла.
– И я вижу, что ты к нему испытываешь чувства...
Я хотела возмутиться, но передумала. Есть смысл держаться на одном уровне крутости с этим
– Пусть подрастет, тогда посмотрим, - как можно безразличнее сказала я.
– Я не имел в виду что-то сексуальное.
– Ох, Мана, с тобой не угадаешь. Конечно, испытываю, он мне достался дорогой ценой, если можно так сказать.
– Говоришь как о собственном ребенке.
– Ну, если во мне и впрямь течет вампирская кровь, то это понятно. Вы вон всех вообще родней кличете. Отец мой, дитя мое... И липнете друг к другу. Цыганский табор какой-то.
Мана серьезно заметил:
– Ты еще ничего не поняла. Но поймешь.
– К слову о детях. Ты обещал мне ответы на вопросы. Можешь приступать. Я спрашивала о том, были ли у тебя дети при жизни.
Лицо моего оппонента застыло, и я с запозданием подумала о том, что Господь меня явно умом обидел. Я забыла, что несмотря на всю свою закалку и жесткость, вампиры тоже способны испытывать боль.
– Прости. Я... наверное, не могу требовать...
– Ну почему же?
– он неторопливо раздавил в пепельнице окурок.
– Я расскажу тебе все, что хочешь.
– И о том, как ты стал вампиром?
– Да.
Было видно, что ему и это неприятно, но я не собиралась обращать на это особого внимания сейчас.
– Итак, как ты стал вампиром, Мана Депрерадович?
Он наполнил мой бокал с поистине философской вдумчивостью. Закурил еще одну сигарету. И начал.
Манойло Депрерадович родился в 1673 году в небольшой деревне на севере Сербии. Север принадлежал Австро-Венгерской Империи, остальная часть страны - Оттоманской. Родители Маны, Невена и Олеко, были крестьянами, бежавшими от притеснения турок под власть австрияков. У них были еще два сына, которые погибли в военных стычках двух империй, и какие-то дети, которых Господь прибрал к себе малышами.
– Я жил с родителями лет до 10-ти, потом какой-то состоятельный австриец - не помню его имени, собрал в нашей деревне с десяток таких же мальчишек, как и я, и отправил в военную школу недалеко от Вены. Мол, сербы должны служить своим хозяевам. За годы моей учебы я лишь дважды видел родителей.
Когда Мане стукнуло 18 лет, его взял на службу австрийский князь Данкмар Эрнст де Коллоредо Франц фон Вальдштейн.
– Он давно ко мне приглядывался. Не могу сказать, что я блистал среди других, но выделялся все же. Граф пару раз беседовал со мной, хвалил за усердие и набожность...
При этих словах я подавилась.
– А что странного?
– Мана улыбнулся невесело.
–
– Надо же, прошло столько лет, а у меня все еще что-то... Ладно.
Князь сделал юного воина своим телохранителем, по крайней мере, он всюду таскал с собой смазливого парня с глазами тигра, как он изволил выражаться. На первую свою войну Мана попал в том же 18-летнем возрасте.
– Я улетал просто, улетал на поле боя. Я никогда не получал такого кайфа от жизни. Теперь я понимаю, что у меня какое-то отклонение серьезное, а тогда считал, что строю себе лестницу в небо, разваливая саблей до пояса врагов Империи.
Тогда же он получил первое ранение.
– Вот, - Мана расстегнул две последние пуговицы на рубашке и приблизился, и я увидела белый шрам на ребрах слева. Я потрогала его пальчиком, попутно окинув взглядом его крепкую фигуру с хорошо развитыми косыми и грудными мышцами.
– Он у меня один, к сожалению, остальные ранения были пустяковыми, и больше ничего не осталось на память.
Я притворно горячо закивала головой, стараясь скрыть смущение от вида его тела. Мана сел на свое место.
– Франц тогда воевал под началом принца Евгения Савойского, - спокойно повел он дальше свой рассказ.
– И вместе с ним мы прошли долгий путь. Для меня принц Ойген до сих пор остается человеком номер один, он тот, на кого стоит равняться. Мы не общались, естественно, я только пялился на него с благоговением...
– Трудно представить Ману Депрерадовича, пялящегося на кого-то с благоговением.
– А он стоил того, поверь. Один раз я принес ему письмо от Франца, а принц спросил, как меня зовут. А потом, спустя какое-то время, после битвы назвал меня по имени и сказал, что я отлично сражался. Это был самый лучший день в моей жизни.
Он рассказывал, а я видела в нем некий след того мальчика, которым он был. Этот мальчик так и не исчез окончательно.
– Как-то так оно и шло. Принц одерживал победы, терпел незначительные поражения, а с ним и мы. Много всякого было... Только война. Всю свою смертную жизнь я отдал войне.
В 1697 году мы напали на турков при Зенте. Это на территории Сербии. И это была одна из самых значительных побед наших - да что там, самая. Нас было полста тыщ, турков - на тридцать тысяч больше. Мы напали, когда они вброд переходили Тису. Из наших мы потеряли 500 человек, ранены еще тысячи две были. Турки потеряли только утонувшими десять тысяч, в целом же мы положили тогда в три раза больше. Остальные бежали, причем так бестолково, что побросали все. Мы взяли их орудия, казну и государственную печать. Кроме того был захвачен гарем Мустафы. Сам султан бежал.