Взгляд на жизнь с другой стороны. Ближе к вечеру
Шрифт:
Еще раз повторяю, что я верю в то, что она, взявшись за это дело, выжала из ситуации всё и даже более. Из её рассказа получалось, что она не только вспомнила всё до своего рождения, но и значительно больше. Если отказаться от ретроспективы и изложить её впечатления от своих же видений в естественном, привычном нам, историческом виде, то это будет выглядеть так:
Свою смерть в предыдущей жизни Лариса видела таким образом: она передвигается по заснеженному лесу в составе колонны, охраняемой автоматчиками. В какой-то момент люди начинают разбегаться, и охрана открывает
Она попадает в какую-то непонятность, а потом и вовсе во тьму, долго бродит по этой тьме, не в силах из неё выбраться, но главный вопрос продолжает мучить её до тех пор, пока она не выходит на более или менее ясное место, где за большим столом сидят люди в просторных одеждах. И она обращается к ним со своим вопросом о детях, на который получает ответ, что пробродила она в потемках уже много лет и детей своих, если и увидит, то не узнает. Но настырная Лариса (или как её там и тогда звали, до рождения?) в какой-то мере добивается своего - в виде какой-то мошки или комара она пробирается в свою бывшую московскую квартиру и, действительно не обнаруживает в ней никого из своих близких.
Следующее, что я точно помню из её рассказа это то, как она выбирала себе родителей и присутствовала при своем зачатии. Лариса, как женщина не очень фривольная, несколько смутилась на этом моменте, но добавила, что для проверки своих видений обращалась к матери, описывала ей обстановку в доме в тот момент и вообще, в дородовой период и та соглашалась и, естественно удивлялась, тем более, что семья непосредственно перед рождением дочери переехала на другую квартиру и в прежнюю никогда больше не возвращалась.
Не исключено, что в Ларисином рассказе что-то домыслено, может быть не умышленно, а исходя из параллельных ассоциаций, но в главном, по основной сути, она, несомненно, не врет - она видела себя до рождения. Единственное сомнение может возникнуть, а насколько это реально? Не является ли это игрой её мозга, непреднамеренной выдумкой, чем-то вроде обычного сна? Сейчас уже, имея свой определенный опыт в бестелесных состояниях, я вам могу сказать, что её рассказ очень правдоподобен. Реинкарнация примерно так и выглядит.
Однако я отвлекся. Вернемся к обыденности.
Положа руку на сердце, первые дома я строил из рук вон плохо. Весь мой первоначальный опыт деревянного зодчества ограничивался строительством собственного дома в деревне с помощью наемной фирмы. Позже, конечно научился. Но особенно стыдно мне за один дом на Калужке. Я ей-богу старался, но получалось всё вкривь и вкось. Бригадиром я взял Шику, а он упертый, как сто ослов, не только меня, но и Серёгу убедил, что двухсотый гвоздь ничем не хуже нагеля. В результате стены поплыли, не говоря о том, что опалубка при заливке фундамента прорвалась.
Потом наладилось потихоньку. Работа сама по себе оказалась интересной, но еще добавляло интереса знакомство с новыми людьми. Я узнал заодно, как разгоняют облака над Москвой, как из мороженой селедки по 100 рублей за кило сделать деликатес пряного посола за 200 и выше, как снимаются и продаются художественные фильмы, сколько нефти приходит в пустых цистернах из-за границы и многое другое.
От заказчиков узнал, попутно.
Кроме того я часто бывал в Карелии, в командировках на основное производство. Я не
любил ездить поездом - туда прямого поезда не было, вряд ли есть и до сих пор, надо было перекладываться в Питере или Петрозаводске. Я любил ездить на машине.
За мной в Москве числилась вполне еще приличная Тойота с длинным открытым кузовом, скинутая с барского плеча финном. Я грузил в Москве лаки-краски и всякие вспомогательные материалы и ехал полторы тысячи верст туда, а обратно грузил доски_ бревна, но никогда не уезжал сразу. Кроме необходимых по работе дел мы с Серёгой успевали хорошо погулять у него, съездить на охоту-рыбалку или в Финляндию для работы-отдыха.
Не знаю, как сейчас, но в те поры перед финской границей была тридцатикилометровая запретная зона. Первый раз мы приехали туда на рыбалку зимой. Здесь я увидел, в какие же ужасающие условия поставлена наша армия и погранвойска после развала Советского Союза.
Мы пересекли КПП на шоссе, свернули влево и долго ехали вдоль колючки. Начальник заставы, молодой старлей, ехал с нами. Мы набрали с собой еды и выпивки, Серёга не забыл взять гитару, но главный груз был - канистры с бензином и соляркой.
Колючка - это просека в реликтовом лесу с дорогой и забором из колючей проволоки. Роль контрольно-следовой полосы исполнял свежий, блестящий на ярком солнце, снег. Здание заставы было похоже на типовую школу, как обычно неаккуратно построенную и серую даже при ослепительном солнце. Но это еще смотрелось нормально, жутко стало смотреть на, вышедших нас встречать, бойцов. Грязные бушлаты и шапки, грязные заскорузлые руки, но главное - серые закопченные лица - не солдаты, а бомжи из подвала. Я не стал ничего говорить сразу, думаю, попеняю старлею попозже за такое состояние личного состава, но он сам всё высказал. Оказалось, что электричества на заставе нету, есть дизель-генератор, а солярки дают одну канистру в месяц.
То-то ребята радовались, выгружая из машины солярку. Пока мы не уехали с заставы они и мылись, и телевизор смотрели.
Мы с Серёгой бросили свои вещи в приготовленной для нас комнате, зашли в оружейную - вооружились, как следует, оделись в пограничные маскхалаты и вышли во двор. Там для нас уже выкатили снегоход. Для ежедневного объезда пятидесяти километров Государственной границы застава имела снегоход Барс. Бензина, правда, давали литров десять на месяц. У нас бензина было полно. Мы прицепили к снегоходу большие сани и поехали в дозор.