Взгляд на жизнь с другой стороны

Борисов Дан

Советское руководство справедливо полагало, что, если это добро попадет в руки профессионалов, то всё будет разворовано еще до начала Олимпийских игр. Решили разместить на военных складах, но и им доверия тоже было мало, поэтому пошли дальше, выделили помещения в Москве (поближе к назначению) и призвали нас, еще не умеющих воровать.

Я попал в отдел медалей и сувениров. У нас были сейфы, где хранились награды будущих олимпийских чемпионов, которым они, безусловно, потом стали дороги, но выглядели они, даже «золотые», настолько не презентабельно, что воровать их вряд ли бы кто позарился. Их не брали многочисленные генералы, приезжавшие с проверками, даже сам Новиков не взял.

Это был председатель Оргкомитета. Основная его должность была – заместитель Председателя правительства СССР.

Однажды он заявился к нам в отдел с большой свитой. Он поздоровался за руку только с Женькой, начальником отдела, остальным же только кивнул. Мы присоединились к свите. У меня не проходило впечатление, что это сам Брежнев. Он не был внешне похож на Генсека, хотя тоже старый, обрюзгший, но манера говорить, передвигаться и безмерная важность… даже голос. Женька показывал ему содержимое сейфов. Важный человек брезгливо трогал медали и возвращал обратно. Заинтересовался он факелами. Не знаю, как на чей вкус, мне они казалась тоже дешевкой, хотя стоили очень дорого. Когда Новиков услышал цену, сразу взял факел в руки и стал заинтересованно крутить во все стороны, изучая и оценивая.

– А это что за пимпочка?

Мы все знали, что это. Факел работал от газового баллончика. Но газ дает бесцветное пламя, а доставка олимпийского огня из Греции – это же важная церемония и огонь должен быть хорошо виден даже в солнечный день. Поэтому в верхней части факела размещена грубо сваренная металлическая банка с пробкой для заливки оливкового масла, окрашивающего пламя. Собственно эта пробка и заинтересовала высокое лицо. Знать то мы знали, но ответить мог только самый высокопоставленный из присутствующих, им оказался Романский наш куратор от Оргкомитета.

– При горении газа, – прогнувшись ближе, сказал он, – образуется конденсат, и чтобы его слить потом, имеется пробочка…

В целом умно и с терминологией!

– Да… замысловатая штучка… дорогая! – покачав головой, промолвил Новиков, отдал факел и удалился не оглядываясь.

Глупость и невежество чиновников тогда в первый раз с такой очевидностью проявилась для меня. В дальнейшем я привык. Они почти все такие.

Но всё это было потом, а сразу после формирования у нас еще ничего не было. Не было машин, никакого имущества, кроме личного и основное здание было еще не готово. Батальон обслуживания разместился в Олимпийской деревне, в одной из только что построенных школ, и нам всем приходилось крутиться там же. Ездить через весь город на Юго-западную мне не очень хотелось, и я напрашивался сам на разные работы в основное здание, лишь бы быть поближе к дому. Основное здание было от дома в трех минутах езды на электричке, возле станции Окружная.

Однажды я получил из батальона десяток солдат и отправился с ними на Окружную, на метро. До метро еще нужно было добраться, вокруг Олимпийской деревни была сплошная стройка, грязь, а пошел дождь. Я привел своё войско к метро в совершенно измызганном состоянии. А патруль? Скандал может быть. Памятуя историю с Кисой и майором, я принял соломоново решение, закрыл свой свинский вид и погоны плащ-накидкой, привел бойцов в подобие строя и, гордо подняв голову, двинулся вперед.

У самого входа в метро действительно стоял патруль, капитан комендатуры и два курсанта со штык-ножами. Я свысока посмотрел на капитана и тот первым отдал мне честь. Я, небрежно ответив, провел свое грязное воинство в метро.

В тот же вечер я убедился в справедливости поговорок, что солдат – это ходячее ЧП и, что куда солдата

не целуй – у него везде жопа. Один полез через забор и пропорол насквозь ногу ржавой железякой, а другой мотанулся ночью в самоволку. Пришлось среди ночи проводить воспитательную работу.

Я не сдавал солдат для наказаний их непосредственным командирам – разбирался сам. Однажды, выделенные мне бойцы копали канаву. Традиционное занятие, для русского солдата. Давно доказано, что рабский труд не очень эффективен, но в армии это не учитывается. Меня всегда подводило то, что я легко вхожу в положение других людей. Мне было очень понятно нежелание солдат копать эту дурацкую канаву, но задание выполнять надо! Я взял лопату и стал им показывать, как надо копать.

И вдруг! Как это всегда бывает, не во время, совсем рядом появляется командир части. Скандал! Он отозвал меня в сторону, при солдатах не стал, но в стороне… он мне всё высказал, что обо мне думает. В несколько маргинальных выражениях он мне объяснил, что у офицера, главный инструмент – голова. Частью матерных выражений я, естественно поделился с солдатами, потом сел в сторонке, закурил и стал думать. И придумал!

Главной смутьянской силой в моем отряде был такой рядовой Бондарчук, рыжий-конопатый солдатик. Не понятно почему, но остальные слушали его, открыв рот, а он у себя в роте был постоянным штрафником, и как его привести к нормальному бою, никто не знал. Я встал, подошел к своим работникам и объявил, что ухожу на некоторое время по делам, а вместо себя назначаю старшим рядового Бондарчука. Вытащил этого старшего из канавы и по всей форме, по стойке смирно поставил боевую задачу. До вечера я несколько раз подходил проверять ход работ. Всё сделали как нужно!

Довольно быстро у нас появились новенькие бортовые машины ЗИЛ-130, посадили на них солдат-шоферов, но ездить по Москве они боялись. Помню сел я с одним, Коля его звали, здоровенный деревенский парень, а затрясся весь, как только за ворота выехали. Ехать нужно было в район ВДНХ. На Ботанической улице я ему приказал остановиться. Дорога узкая, сзади уже пробка, гудят. Говорю ему, чтоб открыл капот и проверил свечи и еще что-нибудь. Пробка уже с обеих сторон, а от моего Коли только задница в защитных штанах из-под капота торчит. Сел потом за руль поехали. Ну что? говорю, съели тебя за нерасторопность? Смотрю – страх у парня прошел, рассказал ему как по Москве ездить надо. Ожил парень. Я до конца службы заправками не пользовался – бензин мне мои ученики приносили.

А вообще, работы первое время было не много – по полдня в карты играли и в нарды. Самая сильная игра была на дежурстве. Один раз сутки играли почти без перерыва, пару раз только посты проверили. Дежурство в тот раз было с субботы на воскресенье, никого не было в расположении.

Дежурили одновременно четыре офицера и караульные солдаты. Я мог попасть дежурным, помощником дежурного или дежурным по КПП. Начальники караула были постоянные – только этим и занимались. В качестве кого заступать было все равно, лишь бы остальные, хотя бы двое, играли в преферанс.

Главное было – вписать себя в график дежурств у начальника штаба, в преферансную команду. Далее это выглядело так: в шесть часов вечера проводится развод караула, по полной форме.

– Для встречи справа на кра… ул! – и т. д. включая относительно дружное солдатское «Здрав… гав… гав!»

Доклад, опрос претензий и пожеланий, потом торжественным маршем, с оружием… караул удаляется к себе в караулку. Теперь главное дождаться, когда все лишние уйдут… и за стол… и до утра!