Взломщики — народ без претензий
Шрифт:
Перед самой авеню Колумба он перешел на мою сторону улицы. На авеню Колумба, которая в этом месте вливается в Девятую авеню, я повернул налево, к центру. Он тоже свернул за угол и последовал за мной. Я лихорадочно соображал, что делать. Можно перейти на рысь и оторваться от незнакомца, можно незаметно заскочить в подъезд и оттуда навалиться на него сзади, можно продолжать идти как ни в чем не бывало и посмотреть, что он будет делать дальше.
Я выбрал последнее. Через квартал незнакомец нырнул в какую-то дыру и пропал. Еще один бедолага, ищущий, где бы выпить.
Я дошел до Площади Колумба,
Я заперся на все три замка и пошел спать. Я был доволен, хотя вылазка была безрезультатной и я несколько раз без толку рисковал собой. Доволен, что помотался по городу, а не отсиживался, точно затравленный заяц, в своей норе. Что действовал как свободный человек, отвечающий за себя.
Это было приятно.
Глава 8
Ей не пришлось еще раз опрокидывать цветы. На следующее утро я был на ногах в самом начале десятого, уже успел освежиться под душем и сейчас искал, чем бы побриться. В аптечке, за пустой коробкой от лейкопластыря, я нашел запасную бритву. Это был «жиллет» старого образца, которым не пользовались по меньшей мере год и который не промывали по меньшей мере год с гаком — год плюс сутки. В станке стояло использованное лезвие, и вся бритва была покрыта затвердевшей мыльной пеной и застрявшими в ней волосками. Я попробовал подержать ее под горячей водой, но это оказалось все равно что чистить авгиевы конюшни игрушечным веником.
«Позвоню-ка я Рут, — подумал я, — попрошу принести зубную щетку, пасту и бритвенные принадлежности». Раскрыв «Белые страницы Манхэттена», я увидел, что фамилия Хайтауэр встречается гораздо чаще, чем я думал, но среди Хайтауэров не было ни одной Рут и никто не жил на Бэнк-стрит. Тогда я позвонил в «Справочную», и женский голос с испанским акцентом заверил меня, что названное лицо у них не значится и среди их абонентов нет проживающих на Бэнк-стрит. Положив трубку, я стал уверять себя, что у меня нет оснований ставить под сомнение компетентность телефонистки только потому, что, судя по всему, ее родной язык не английский, но все равно набрал 411 и снова задал те же самые вопросы другой телефонистке. Говор у нее был чисто бруклинский, но и она не нашла телефона Рут Хайтауэр.
Не захотела, чтобы ее телефон знал весь город, решил я. Она же не актриса, черт возьми. Зачем ей услуги «Справочной»?
От нечего делать я включил телевизор, поставил кофе на медленный огонь и, вернувшись в комнату, долго смотрел на телефон. Мне пришла в голову мысль набрать свой собственный номер — узнать, убралась ли из квартиры полиция. Я взял трубку, потом положил ее, сообразив, что не помню номера. Никогда не звонил себе: если меня нет дома, там никого нет, потому что быть
Я налил себе уже вторую чашку кофе, когда послышались шаги — сначала на лестнице, потом у двери. Рут постучала, но мне захотелось, чтобы она отперла дверь сама. Ключи у нее есть.
Она вошла — ясноглазая, оживленная, с сумкой в руке — и с порога объявила, что купила бекон и яиц.
— Ты уже и кофе приготовил? Замечательно! Вот «Таймс», но там ничего нового.
— Я и не жду ничего нового.
— Не знаю, может, стоило купить «Дэйли ньюс», но я ее принципиально не читаю. Если произойдет что-нибудь интересное, то это и «Таймс» напечатает, верно? Неужели у него одна-единственная сковородка?
— Если только он не потащил остальные с собой.
— Да, он совсем бесхозяйственный. Что поделать, придется обойтись тем, что есть. Понимаешь, для меня это сравнительно новое занятие — укрывать того, кто в розыске, но я постараюсь все сделать по высшему классу, в твоем духе. Слушай, а когда этим занимаются в чужой квартире — это тоже укрывательство?
— Нет, тогда это называется пособничеством после факта совершения преступления.
— Серьезно звучит.
— Так оно и есть.
— Берни...
— Я уже думал об этом, Рут, — сказал я, дотронувшись до ее плеча.
— Подожди...
— У тебя могут быть неприятности, крупные неприятности.
— Какие неприятности? Чепуха! Ты ведь ни в чем не виноват.
— В полиции считают, что виноват.
— Перестанут считать, когда мы разыщем за них настоящего убийцу. Брось, Берни. Помнишь все эти старые фильмы? Где хорошие люди всегда в конце концов выпутываются из беды? Мы же хорошие люди, правда?
— Хотелось бы так думать.
— Значит, нам не о чем беспокоиться. Ты какую яичницу любишь? А теперь выметайся отсюда. Мне с тараканами и без тебя тесно... Эй, ты что делаешь?
— Целую тебя в шею.
— Разве? Ладно, ничего. Можешь еще поцеловать, если нравится. М-м... Знаешь, даже приятно. Не боишься, что я привыкну?
Мы уплетали яичницу, когда вдруг зазвонил телефон. Бюро обслуживания на этот раз сработало четко. Секретарша ответила на четвертом звонке.
— Хотел позвонить тебе, — сказал я, вспомнив о своем намерении, — но не нашел твоего номера в телефонной книге. Ты, наверное, значишься там под мужниной фамилией?
— А-а... Нет, я не подавала заявку в «Белые страницы»... А почему ты решил позвонить?
— Хотел побриться.
— Да, вижу, ты оброс. Знаешь, мне даже нравится. Но я могу поискать, что нужно.
Я рассказал, в каком состоянии у Рода бритва и что крема вообще нет.
— Вот я и подумал, что ты могла бы купить это по пути.
— Могу и сейчас сходить. Какая проблема?
— Будь у меня твой номер, не пришлось бы бежать лишний раз.
— Говорю же, нет проблем. Разве мне трудно! Может, еще что-нибудь нужно?