Взмах ножа
Шрифт:
Женщина, которая взяла трубку, Элеонора Сатовски, стала с энтузиазмом обсуждать ситуацию на Пятой улице, на фабрике с химическими отходами. Тереза представилась ей жительницей Гринпойнта, у которой трое детей и чей дом находится в шести кварталах от склада — понятно, почему она так встревожена.
— На вашем месте, — доверительно сказала Сатовски, — я бы убиралась подальше от этого места. Тем более что у вас трое детей. Дети особенно восприимчивы к канцерогенам, содержащимся в этом отравленном воздухе.
— На переезд нужды деньги, и немало, — ответила Тереза. — Все так сложно.
— Если бы вы знали, какая там начинка, вы бы заговорили иначе. У нас надежный источник информации.
— Как они там появились? — прорвалась наконец Тереза.
— Хороший вопрос. И ответ на него есть. Одно время там работал некий Анастасио Парильо. Он там был мусорщиком и ассенизатором. Он и его брат — оба, по-моему, не очень преуспевали — однажды решили продать свою мусоросборочную машину и на эти деньги приобрели два фургона и стали по всей округе скупать цистерны со всякий дерьмом — кто от чего хотел избавиться. Им было все равно, что там, лишь бы наружу ничего не вытекало. Вот они-то и свезли все это хозяйство сюда, на склад, а потом исчезли. По нашим предположениям, вернулись к себе в Палермо.
— Тереза, а помнишь, что произошло в Камеруне года два назад?
— Что-то не помню, — тут же нашлась Тереза.
— Знаешь, никто так и не разобрался, отчего облако токсичного газа вышло из озера Ниос, а погибло при этом несколько тысяч человек. Врачи долго на могли понять, что происходит. Привозили людей со страшными ожогами на теле и в легких. Только после лабораторных исследований стало ясно, что это кислотные ожоги. И такие же ожоги появятся — появятся непременно — после пожара на складе.
Эффи Блум, широко улыбнувшись, выключила магнитофон.
— Хорошая страна Америка! Страна безграничных возможностей. Ну что же, Тереза. Все сделано на профессиональном уровне. Слышно так, словно она рядом.
— Спасибо за комплимент.
И в эту минуту вошел Музафер. Музафер сначала не хотел слушать запись, ссылаясь на неотложные дела, но неподдельное разочарование на женских лицах заставило его отступить от своего первоначального намерения. И он дослушал до конца.
— Отличные новости. Ты была убедительна, Тереза. Но придется на несколько дней это отложить. Сегодня утром я натолкнулся на человека, которого давно хотел встретить. Это Абу Фархад — араб, который своих друзей предает евреям. Я выследил его и проводил до самого дома. Я давно приговорил его к смерти. Джонни пойдет со мной.
«Армия» выслушала Музафера в полной тишине — бойцам надо было осмыслить сказанное. Первой заговорила Тереза:
— Почему мы должны останавливаться на полпути в нашей главной работе ради того, чтобы покарать предателя? Может быть, разумнее действовать в другой последовательности — сначала взорвать склад,
— Я знаю Абу уже двадцать лет. Несколько раз с ним работал, и целый год, когда весь мир был против нас, мы вместе проходили подготовку в Сирии. Понимаете? Мы были собутыльниками в стране, где алкоголь запрещен. Абу знает обо мне все, и сейчас, как я полагаю, он сотрудничаете нашими врагами. Мы не можем рисковать, оставляя его в живых. К тому же многие арабы хотели бы ему отомстить. Когда евреи впервые вошли в Ливан, никто не знал, кто тут борец за свободу, а кто простой палестинец. Абу Фархад при неизвестных обстоятельствах оказался в плену, а наши товарищи стали гибнуть один за одним. Сотни людей расстреляли, тысячи попали в тюрьмы — их увезли в Израиль, и они гниют там до сих пор. Его казнь будет демонстрацией нашей силы. Это будет мучительная смерть и наглядный урок, прежде чем стать на путь предательства, человек задумается тысячу раз.
Эффи, бросив взгляд на Терезу, обратилась к Музаферу:
— Я пойду с тобой.
— Нет, — ответил Музафер. — Не надо создавать толпу. Предатель живет в уединенном месте, надо быть осторожным.
— Ты никогда не берешь меня, — закричала Эффи. — Это нечестно. Я не отказывалась ни от каких заданий, пыхтела с теми уродами, как резиновая кукла. А теперь вы меня в расчет не берете? Почему? Потому что я женщина? — Она снова взглянула на Терезу.
Музафер протянул ей руку.
— Эффи, ты все-таки понимаешь, наверное, что лучше, чем я и Джонни, с этой работой никто не справится. Если хочешь, вы с Терезой установите часовой механизм на складе. А потом, я думаю, надо будет несколько недель отдохнуть. Разъехаться и обдумать цели нашей борьбы.
Леонора — ищейка! Тень, скользящая в темноте! Леонора — невидимка! Витрины и зеркала отражают каждое движение Стенли Мудроу. Несложная оказалась штука — слежка за этой тушей, за детективом, едва ковыляющим по городским улицам. Стенли. Мудроу, огромный, как слон, выведет ее прямо на «Американскую красную армию». А еще лучше будет, если она перехватит инициативу и арестует «Армию» сама.
В половине шестого утра фантазировать легко и приятно. Посмотрев на себя в зеркало, Леонора поняла, что все это проще пареной репы. Неудобно, конечно, но скорее нудно, чем трудно. Она заправила шелковую блузку в белую юбку, полюбовалась собой в зеркале и добавила белый шарфик. Было прохладное апрельское утро, и она накинула на руку легкое шерстяное пальто — немаркое, ближе к темному цвету — и направилась к выходу, постукивая высокими каблучками по мраморному полу вестибюля.
Впервые в жизни она приехала на работу вовремя. Мудроу вышел из своего дома через десять минут, сел в машину и, не взглянув на зеркало заднего вида, направился в Куинс-Виллидж, в двести десятый участок.
Узкая полоса домов и офисов среднего класса отделяла респектабельный район Бейсайда от черных кварталов. Двадцать лет назад дети играли здесь в мяч, а взрослые собирали чернику. Теперь все было застроено. Правда, закон запрещал возводить здания выше пяти этажей. Мудроу интересовал квартал Глен-Оакс, вмещавший в себя около двух тысяч квартир. Там шла настоящая война: владельцы хотели продавать дома, а жильцы не собирались их освобождать. В результате там царила анархия: спекулянты за бесценок скупали квартиры у пожилых людей и вступали в права владения, надеясь, что старики долго не протянут. Пустующие квартиры самовольно занимали люди всех рас и национальностей. Сохнувшее на веревках белье олицетворяло незыблемость Ассоциации жильцов Глен-Оакс, а подростки выражали свое отношение к происходящему, разрисовывая стены домов.