Взорвать «Аврору»
Шрифт:
– Кто там?
– Дашутка, открой! Это я, Митяй.
– Это брат! – обрадовалась Даша, отпирая дверь. – Он за картошкой в соседнее село ездил!
Дверь распахнулась и в избу, оттолкнув Дашу, ввалилось пятеро мужиков с топорами и вилами в руках. Впереди шел тот самый бородач в папахе и шинели без погон, который следил за Дашей и Владимиром. Рядом, судя по всему, шел брат Даши Дмитрий – рослый шестнадцатилетний парень, очень похожий на Дашу, тоже в шинели без погон и фуражке без кокарды. Из
Но главными в этой группе были явно не они. Вперед, властно отстранив всех, выступил высокий красивый юноша лет двадцати, в офицерском плаще-дождевике без погон. Остановившиеся на нем сразу протрезвевшие глаза Владимира засветились холодной иронией.
– О, полночные гости… – произнес юноша без малейшей симпатии в голосе.
– А я что говорил, мужики? – возбужденно воскликнул бородач, тыча в Сабурова корявым пальцем. – В погонах он! Я еще мимо шел, гляжу – чего это на плечах такое блестит?..
– Гляди, еще и самогон наш жрет, а… – с ненавистью произнес второй мужик.
Даша, до сих пор стоявшая неподвижно, внезапно бросилась к брату, но тот крепко схватил ее за руки и зажал рот, не давая вырваться. Высокий юноша в плаще-дождевике шагнул вперед, глядя на Сабурова с насмешкой.
– Добрый вечер, Владимир Евгеньевич. С прибытием вас в родные места, хлеб да соль. А вы, я погляжу, вконец одичали там у себя на фронте. Или вас приказ о снятии погон не касается?
– Какой еще приказ? – пренебрежительно спросил Сабуров.
– Приказ революционной власти. Упраздняющий в России все знаки различия и воинские чины, понятно? Так что потрудитесь-ка в присутствии членов ревкома снять с плеч эти буржуазные осколки старого режима.
Владимир медленно перевел взгляд с одного мужика на другого. И внезапно зашелся в приступе тихого, недоброго смеха.
– Так это, небось, и есть революционный прапор Сеня Захаров? – спросил он, глядя на Дашу. Та бессильно задергалась в руках у брата. – А теперь он, значит, новая власть и в подчинении у него эти… члены ревкома?
Он оглянулся в поисках кобуры. Захаров проследил его взгляд и усмехнулся: портупея лежала далеко, до нее офицеру было не дотянуться.
– На снятие погон даю десять секунд, – холодно произнес Захаров. – Снимите их сами, и мы уйдем. Иначе… – Он кивнул бородачу, который с готовностью сжал в огромной ладони рукоять топора. – Время пошло.
Владимир стиснул кулаки. Глаза его налились кровью.
– А ты сними их с меня сам, офицер, – очень тихо, с ненавистью проговорил он Захарову. – Тебе же не привыкать… Давай, попробуй…
Захаров молча смотрел на наручные часы. Потом кивнул.
– Все, время вышло. Авдеев! – Он повелительно кивнул мужику с топором, и тот шагнул вперед.
И в этот самый
– Стоять!!!
Бородач изумленно застыл на месте. Захаров быстро уронил руку на кобуру, но Даша молниеносно перевела наган на него.
– Все руки вверх и отошли от раненого, – хриплым, непохожим на свой голосом произнесла девушка. – Быстро. А то застрелю.
Члены ревкома обменялись взглядами и медленно подняли руки. Владимир, тяжело дыша, смотрел на Дашу. Она быстрым движением кинула ему портупею, он выхватил из кобуры свой «парабеллум» и тоже навел на незваных гостей.
– Дашура… – хрипло выговорил брат Даши и облизал пересохшие губы. – Сестренка. Положь револьвер назад.
– Она-то, может, и положит, – усмехнулся Владимир, – а я – нет.
– А ну пошли все отсюда. Ну!.. – приказала Даша.
Она выстрелила. Пуля попала в горшок с геранью, стоявший на подоконнике, тот с грохотом раскололся, земля посыпалась на пол. Мужики, вздрогнув, попятились к дверям.
– Митяй, ты чего молчал, что у тебя сеструха дурная? – вполголоса спросил один.
– Девка, не балуй с наганом-то, – умоляюще проговорил другой. – И ты, офицер, не волнуйся. Уходим мы, видишь, уходим.
– Даша, послушай… – мягко произнес молчавший до этого Захаров.
– Пошел вон отсюда, – оборвала его девушка.
Члены ревкома, пятясь и не спуская глаз с двух стволов, вышли из дома. Дверь захлопнулась. По-прежнему был слышен только мерный шум ледяного ноябрьского дождя по крыше…
Некоторое время Даша стояла неподвижно, не выпуская оружия из рук и глядя на дверь. Потом начала всхлипывать, подошла к лавке, где сидел Владимир, и буквально повисла на его руках. Сабуров, отложив пистолет, растерянно гладил ее по голове.
– Ну все, все, милая, не надо… Все уже кончилось, все, все…
– Вам уезжать надо, Владимир Евгеньевич, – плача, еле выговорила Даша. – Завтра они отряд из уезда пришлют.
Владимир по-прежнему стоял у дома, с которым было связано столько воспоминаний, и смотрел на погасшие окна.
– Вам кого надо, товарищ? – прервал его мысли чей-то нетрезвый голос.
Сабуров обернулся. Перед ним стоял какой-то сильно выпивший абориген лет двадцати пяти на вид, грязный, обтрепанный и небритый. Вместо левой руки у забулдыги был только короткий обрубок.
– Вам кого? – повторил он, сильно шатаясь.
– А Даша… Скребцова Даша… – неожиданно даже для себя самого произнес Владимир, – она здесь живет?
– Скребцова? – напрягся пьянчужка. – Сеструха моя, что ли? Не-е, она в Питер подалась. А тебе зачем?