Взрослая жизнь для начинающих

Рутледж Виктория

— Да пусть приходит, когда хочет, только пораньше, чем Безумный Сэм, — сказал Джим, стуча по кнопкам калькулятора. — Я ее подожду. Но долго остаться не смогу. Я хочу сходить в офис и поговорить с Мартином о квартирах на втором этаже. И мне придется встретиться с ним лично, потому что если он увидит на своем мобильном мой номер, то тут же притворится, что вошел в туннель и не слышит меня.

— Он так с тобой поступает?

— Он со всеми так. Можно подумать, что он работает инженером-экплуатационщиком в туннеле под рекой Дартфорд, а не

специалистом по реконструкции недвижимости.

Ангус облокотился на картотечный ящик. Он побледнел.

— Господи, Джим, ты не думаешь, что ее могли похитить, а?

Джим наконец оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на него.

— Не думаю. И не понимаю, почему у тебя начинаются такие истерики. — Однако, увидев, какое страдание было написано на лице у Ангуса, смягчился. — Послушай, иди и сделай чашечку кофе. Стоит Айоне услышать звук работающей кофеварки, как она тут же выползет из норки…

— Ладно, — неохотно сказал Ангус. — Но сначала я сделаю несколько звонков.

Айона как-то заметила, что после третьей чашечки кофе ее начинает переполнять странное добродушие и благосклонность по отношению ко всем окружающим. Это открытие она сделала в первую неделю работы в кафе, — ей удавалось привести себя в приятное всепрощающее состояние всего за пять минут, настолько крепкий эспрессо там варили. Никаких нервов, никакой паники, вообще ничего. Одно только человеколюбие. К моменту возвращения домой — а в тяжелые дни Айона выпивала в среднем одну чашку в час — она могла смириться уже с чем угодно, а на лице у нее было мирное мученическое выражение, как у святых на заднем плане средневековой итальянской фрески.

Она допила четвертую чашку и, на шаг отступив от мольберта, наклонила голову и стала критически оценивать то, что удалось сделать за утро. С учетом полного отсутствия интереса к этой работе, все было не так уж и плохо. У нее все еще не получались жених с невестой — карандаш как будто сам пугливо уходил от них в сторону, но большая часть второстепенных деталей — овцы, коровы, розы, подружки с красными глазами — была уже набросана и не выглядела совсем уж странной. Айона не знала, насколько ее мнение соответствует действительности, а насколько вызвано действием кофе, но это было не важно. По крайней мере, дело начато.

От работы у нее побаливали мышцы на плечах, и она стала рассеянно потирать их, обхватив себя руками, и позволила болезненной расслабленности полностью захватить все ее существо. Когда она работала, то обычно думала совершенно не о том, что рисовала, и после весьма долгих размышлений на тему того, не сделал ли ей Ангус промывку мозгов и не начала ли она думать точь-в-точь как он, ей было просто приятно прогнать из головы все мысли, до последней.

Минуту-другую она расслаблялась, а потом услышала знакомые позывные передаваемых каждые полчаса новостей и машинально посмотрела на часы.

«Проклятье». Было десять тридцать.

Айона

могла бы взять такси, но у нее не было денег, да и такси не найти. Добираться до работы и в самое удачное время было непросто, и сейчас она носилась по дому, одевалась и слушала радио, чтобы узнать о проблемах с транспортом; создавалось впечатление, что на всех линиях метро отменяются поезда, а патрульные мотоциклы сообщают о серьезных пробках по всей столице. Вполне возможно, что пробки вызывают сами полицейские мотоциклы, заныривающие в плотный и медленный поток машин.

В конце концов, охваченная отчаянием и паникой, она вытащила горный велосипед Ангуса из кладовки со всяким хламом и поехала на нем, сокращая путь, где можно, и даже срезав углы через два парка, где проезд велосипедов был запрещен.

Но когда она наконец, обливаясь потом, вошла в «Виноградную гроздь», оказалось, что у Ангуса физиономия еще краснее, чем у нее.

Он стоял за стойкой, держа в руках телефонную трубку, волосы у него были растрепаны, потому что он то и дело проводил по ним свободной рукой, а на рубашке уже намечались круги от пота. Как только Ангус услышал, как хлопнула входная дверь, его плотно зажмуренные глаза широко раскрылись, но, увидев ее, мгновенно сузились.

«Дурная примета, — подумала Айона, и сердце ее ухнуло в пятки. — Очень дурная примета. Что у него такое уже успело произойти, что он так нервничает из-за моего опоздания? Может, паб перешел в руки нового владельца?»

— Анг, — торопливо заговорила она, надеясь успеть поскорее извиниться, не дав ему во всю разойтись.

— Ты понимаешь, что мне пришлось обзванивать все больницы Лондона! — проревел он, даже не подумав повесить телефонную трубку, которую держал в руке.

— Почему? — удивленно спросила Айона. Это казалось не совсем уместным. Она же опоздала только на полтора часа. В голове у нее самбой отдавались четыре выпитых за утро чашки кофе.

— Почему? — повторил Ангус еще более громким голосом. В телефонной трубке женщина наконец закричала так громко, что он решил уделить ей внимание и сердито поднес трубку к уху. — Да, извините, она только что пришла. Очень хорошо. Нет, я не собираюсьизвиниться за то, что отнял у вас время. Вы должны знать,кто лежит у вас в больнице. Честно говоря, журнал можете оставить открытым и подготовьте свободную койку, может скоро пригодиться!

Он с силой швырнул трубку на висевший на стене аппарат, та упала. Джим выскочил из кабинета, осторожно прошел к телефону, повесил трубку и крадучись удалился обратно, в безопасное место.

— Ангус, ты возьмешь наконец себя в руки? — выпалила Айона, все стараясь говорить рассудительным тоном, в тщетной надежде, что и он ответит тем же. — Я очень извиняюсь за свое опоздание, я увлеклась рисованием и не заметила, как пролетело время. Тебе стоило мне позвонить.

Ангус и не думал успокаиваться.