Взрослые сказки о Гун-Фу. Часть IV: Все настоящее одинаково
Шрифт:
Подавление – это сознательное «запихивание» чувств поглубже. Сдерживание – это то же самое, только оно происходит бессознательно, само собой, можно сказать, что это защитная реакция организма: когда эмоция становится для него труднопереносимой, он «заталкивает ее в закрома и делает вид, что он про нее забыл, что ее как бы нет». Хотя она, конечно, есть и может вырваться в самый неподходящий момент.
Выражение – это «выведение» чувств наружу путем их «выговаривания», иногда даже «выкрикивания», или выражение их через тело. Например, классический семейный скандал с криком, истерикой и битьем посуды.
Но больше всего нас интересует избегание, ибо
С Николь и ее мужем Гарбханом я, можно сказать, даже подружился. Даже сходил пару раз с Гарбханом в паб, где выяснил, что он тоже мастер… По части выпивания пива. Тут, пожалуй, даже О’Коннор не смог бы составить ему конкуренцию. В общем, посмотрел на другой вид мастерства. Но мастерство его жены мне нравилось намного больше и я еще несколько раз ходил посмотреть на ее работу. Видя, что мне действительно нравится то, что она делает, Николь, несколько поколебавшись (вообще она была весьма деликатна в общении), неожиданно спросила меня:
– Господин Минь, недавно я узнала, что вы не только врач, но и большой мастер рукопашного боя. Правда ли это?
Присутствовавший при этой беседе ее здоровяк-муж расхохотался. – При всем моем уважении к нашему дорогому доктору, какой из него мастер рукопашного боя?! Он даже кружку пива одолевает не без труда. Скорее, уж я мастер подраться. Даже если и не мастер, то точно большой любитель.
То, что Николь узнала об этой стороне моей «деятельности», меня не удивило. Разумеется, я не афишировал, что я это умею, но тут не Вьетнам, скрывать это особенной нужды нет. Да и как скроешь, если я совершенно официально работаю инструктором рукопашного боя. Так что это совершенно не «секретный секрет». Но меня удивило, что этот вопрос заинтересовал Николь.
– Видите ли, – продолжала она, – все эти куклы сделаны мною от начала до конца. То есть от эскиза до готового изделия. И многие из них в той или иной степени похожи на знакомых мне людей. Я вообще-то хорошо рисую портреты. Когда я училась в 'Ecole nationale sup'erieure des Beaux-Arts (в национальной высшей художественной школе – перевел Гарбхан, который хорошо знал французский и часто помогал жене, когда у нее были проблемы с языком) в Париже, я выходила на улицу рисовать портреты людей. Сначала бесплатно, а потом, когда набила руку и стала делать это достаточно быстро, за деньги. Это было правильно: и заработок, и практика. И, надо сказать, у меня получалось, и я никогда не сидела без дела. И это при том, что художников рядом со мной сидела куча и конкуренция была немаленькая. Так вот, мне бы хотелось увидеть ваши занятия и сделать куклу, похожую на вас. Вы сами видели, мои куклы на шарнирах, так что я могу заставить их «принять» любую позу. Если бы мне удалось увидеть динамику ваших движений…
– Хотите сфотографировать? – поинтересовался
– Ни в коем случае, – засмеялась Николь. – Я уважаю фотографов и фотографию, но это не мое. Фокус рисованного портрета в том, что на нем видно больше, чем на фотографии, а иногда даже больше, чем по лицу.
– Да ладно, – недоверчиво сказал я.
– Можем проверить, нет ничего проще, – уверенно сказала Николь. – Полчаса – час и вы сами убедитесь, доктор. С этими словами она указала мне стул напротив окна.
– Никак портрет с меня собирается писать, – подумал я. – А зачем мне портрет? В квартире Мо есть зеркало высотой в человеческий рост. Мо говорил мне, что у хозяина был огромный старинный шкаф, в дверцу которого изнутри было вставлено это зеркало. Шкаф выбросили, а зеркало извлекли и повесили на стену. Так что я могу смотреть в него целый день до одури. Но пялиться на себя мне и «в живую» не интересно. Так что я буду делать с собственным портретом? Вставлю в раму и буду любоваться? Или гостям показывать?
Видя мое колебание, Николь потянула меня за рукав, пытаясь усадить на стул. – Это дело недолгое, – сказала она. – А мне будет приятно нарисовать ваш портрет. Если не понравится, сможете выбросить в любой момент.
– Соглашайся, доктор, – пробасил ее муж. – Она все равно не отстанет.
Видно было, что Николь действительно хочет нарисовать меня, а мне совсем не хотелось обижать ее отказом. Тем более, я любил все новое. А моего портрета никто еще не писал. И я уселся на предложенный стул.
Николь не просила меня принять какую-то позу, она даже не говорила, чтобы я сидел неподвижно. Она лишь сказала, чтобы я держался естественно, после чего замолчала и сосредоточенно принялась за дело. Она действительно работала быстро. Рука ее запорхала над листом бумаги, и минут через сорок она протянула мне готовый портрет. Не скрою, мне было интересно, каков будет результат ее работы. И он меня не разочаровал. На листе бумаге был несомненно изображен я. Вот только там было нечто большее, чем я обычно видел на своем лице в зеркале. Это было что-то внутреннее, неуловимое, которое я в себе чувствовал, а вот видеть…
За плечом у меня раздался бас Гарбхана:
– Пожалуй, я теперь поверю. И даже очень поверю.
– Во что? – автоматически спросил я, не отрываясь от портрета. – Или чему?
– Тому, что ты мастер рукопашного боя, тому, что ты можешь любить подраться даже больше, чем я.
– С чего это вдруг?
– Да ты сам посмотри на этого типа на рисунке. Николь умеет рисовать не только то, что снаружи у человека, но и то, что внутри. И почти никогда не ошибается. Со мной, например, не ошиблась. – С этими словами он вышел из комнаты и вернулся, держа в руке картину в добротной раме. Это был написанный маслом его собственный портрет: крепкий мужчина с грубыми чертами лица, в простой одежде, сделанной из какой-то домотканой дерюги. Какой-то средневековый пастух, да и только.
– Вот, Николь написала. Еще до свадьбы. Как тебе, док? – спросил он меня.
– Что тут говорить… – пожал плечами я. – Сходство потрясающее. Только стиль необычный: все такое рубленное, массивное, прямое, без переходов. Я бы сказал, такое, как одежда, в которую ты одет на этой картине: простая и грубая средневековая дерюга.
– Вот то-то и оно! – захохотал Гарбхан. – Похоже, ты тоже не простой человек, док. Ты знаешь, как меня называют мои дружки в пабе?
– Откуда же мне знать? – удивился я. – Мы с тобой там были всего пару раз и ты меня не знакомил со своими дружками-выпивохами.