Взрыв Генерального штаба
Шрифт:
Продолжал старик заниматься и звездными наблюдениями, но это – ночью. А днем что?
В крепости было немало подземелий, где старик то и дело находил всякие интересные вещи – старинные корабельные фонари, ржавые абордажные кортики, чугунные ядра, мятые панцири и медные шлемы, какие в прежние времена носили морские солдаты. Ну, и многое другое.
Все эти находки старик Август поместил в нескольких каменных помещениях – устроил небольшой музей. Стали наведываться туристы.
Но туристы – народ мимолетный, а постоянного соседа и собеседника не было. Забегала иногда
Поэтому старик обрадовался, когда Динка привела двух мальчишек. Они помогут и порядок наводить, и в подземельях покопаются, чтобы, добыть еще кой-какие музейные вещи – для них это одна радость и приключение. И будет с кем перекинуться словом за вечерним чаем.
А насчет кормежки бывший профессор не беспокоился. Жалование маячного смотрителя было, конечно, невелико, но на хлеб хватит. Да и музейчик давал кое-какой доход. К тому же, в каменной кладовой хранился запас муки, макарон и несколько ящиков с морскими консервами…
В первое же утро мальчишки с понятным интересом обследовали все три бастиона. Потом зажгли керосиновый фонарь с парусной шхуны “Аскольд” и полезли в подземные бункеры. И раскопали там два деревянных блока-юферса от какого-то парусника позапрошлого века, ржавый шлюпочный якорь, обломок шпаги с витой рукояткой и… вот удача-то! – два кремневых пистолета.
Когда пистолеты отчистили, оказалось, что они исправны – ржавчина не повредила пружины. Заряжай и пали!
Старик сказал, что можно будет попробовать. Но не сейчас. потому что пришло время для более могучего выстрела – скоро двенадцать часов.
Старик принес из глубокого, со стальной дверью, бункера заряд в холщовом мешочке. Заложил его в жерло широкой бронзовой карронады. Перед этим он в каменной “штурманской рубке” сверил с хронометром свои карманные часы. Теперь старик Август держал часы в левой руке, а в правой – длинные щипцы с раскаленным в жаровне угольком. И помахивал щипцами, чтобы уголек не погас.
Мальчишки наблюдали за этой процедурой с тихим восторгом. Младший, правда, на всякий случай зажал уши. Ну ничего, со временем привыкнет. Все привыкают. Вон даже лохматый Румпель не вздрогнул, когда карронада гулко ухнула, выбросила синий круглый дым и откатилась вверх по наклонной площадке. И водяной петушок Тиви не обратил внимания – топтался на развалившемся Румпеле и выклевывал из шерсти букашек.
Младший поморгал, пригладил взъерошенные волосы, переступил побитыми о подземные камни ногами.
– Вот это грохнуло!
А старший деловито спросил:
– Выстрел не нарушит автоматику маяка и ход хронометра?
– Нет, механизмы в глубине… Через полчаса наверняка примчится Динка, в полдень в гимназии кончаются уроки…
Динка и правда скоро появилась в крепости. Длинноногая, решительная, в таких же, как у деда очках, с такими же разными глазами и зрачком скважиной. Глянула внимательно:
– Как
Лён от смущения повел себя нахально: прижал к бедрам ладони, сдвинул каблуки и гаркнул:
– Осмелюсь доложить, ваше благородие, все благополучно!
Динка снисходительно фыркнула.
– Дед, ты следи, чтобы умывались, а то одичают хуже Ермилки…
– Хуже кого? – с веселым любопытством подскочил Зорко.
– Секрет… Ну-ка, дай я пришью твой воротник, пока совсем не отлетел…
Потом Динка приходила каждый день. Дурашливо переругивалась с Лёном, с ворчанием расчесывала деревянным гребнем Зоркины спутанные волосы, которые “и не волосы вовсе, а пакля кудлатая” (Зорко тихо повизгивал – похоже, с удовольствием); помогала деду готовить обед… Иногда купалась с мальчишками на узком каменистом пляже под скалами…
Так бежали день за днем. Беззаботные, похожие друг на друга. С утра Лён уходил в город – купить что-нибудь на рынке. Случалось, что Зорко тоже убегал. Вместе они по городу не гуляли, словно молчаливо условились: не будем слишком надоедать друг другу, достаточно и того, что мы в крепости все время вместе.
А может быть, Зорко чуял, что у Лёна есть в городе какие-то свои дела. Чуять-то чуял, но деликатно скрывал любопытство.
А дело у Лёна было одно: наведаться к разрушенной лестнице и проверить – нет ли сообщения?
Нашел он, что искал, через неделю. На крючке висела оплетенная изолентой пластмассовая коробочка. Такая, в каких бывают упакованы игрушки-сюрпризы, спрятанные внутри шоколадных яиц.
Лён занервничал, оглянулся, сорвал ногтями изоленту с проволочной петлей. разомкнул скорлупки. Вытряхнул на ладонь бумажный клочок…
Ничего особенного. Обыкновенная бумажка, обыкновенным синим фломастером написанные буквы:
“16-го сентября в 22.30 на Старой Катерной пристани у левой причальной пушки. Вас позовут”.
Вот и все. Никакого пароля и отзыва, никакой шпионской напряженности. Позовут – и все будет хорошо.
И стало легко на душе. Легко вдвойне, потому что до шестнадцатого было еще четыре дня. И можно в оставшееся время совсем уже без тревоги жариться на солнце, бултыхаться в море, смотреть по ночам на звезды и болтать с Зорко… С Зорко-Зорито, которого знаешь будто всю жизнь…
Жаль только, что всего четыре дня.
Жизнь в крепости была такая, что хотелось: пусть она тянется как можно дольше.
Стыдно признаться, но юного гвардейца Бельского тянуло в родную школу уже не так сильно, как раньше. По правде… если совсем по правде, то в глубине шевелились мысли и вовсе постыдные. Преступные. Такие, за которые справедливой была бы даже порция шомполов. Потому что проскакивало в голове иногда: ”Жить бы вот так всегда и не надо больше ничего. Только бы Динка приходила каждый день…”
За это мысленное дезертирство Лён однажды дал себе по уху. Крепко. И вроде бы очухался… Но четыре ближайших дня были законными каникулами. Этой радости можно не стыдиться!