Взрыв на рассвете. Тихий городок. Наш верх, пластун
Шрифт:
Казалось бы, что опасность позади, но… В тишине, которая висела над оврагом и низиной, стояла у подножия скалы и заполняла все окрест, раздался мелодичный металлический звон, который нельзя было спутать ни с каким лесным или болотным звуком. Это после прыжка напомнили о себе висевшие на груди Кондры награды, которые он не успел сдать старшине сотни перед выступлением на задание. Едва раздался их звон, головы лежавших в норе эсэсовцев, будто по команде, повернулись в направлении кустов, где находились казаки. Туда же резко дернулся и ствол МГ. В тот же миг Вовк рванул из–за пояса противотанковую
– Зацепило, друже? – с тревогой спросил тотчас очутившийся рядом с ним Вовк.
– Хуже… – прохрипел Кондра, отнимая от живота окровавленные ладони и валясь на бок. – Кажись, отгулял я свое… А ты отходи, покуда еще не поздно. Смотри…
Взводный быстро крутнул головой по сторонам. От оврага, что продолжался за низиной, короткими перебежками приближались к скале несколько фашистов. Еще четыре фигуры в черных мундирах спешили к пластунам от противоположного склона оврага прямо через болотце.
Взводный нагнулся над сержантом и убедился, что тот прав: при таких ранах не выживали и в госпиталях даже после своевременно сделанных операций. Пулеметная очередь хлестнула пластуна наискось через живот и грудь, зацепив внизу бедро. Застонав, Кондра подвинул к себе автомат, достал из кармана маскхалата и положил рядом с собой парабеллум,
– Прощай, друже. И коли що промеж нас было не так – не поминай лихом. А сейчас иди на прорыв – я прикрою. Только выслушай поначалу мою последнюю просьбу…
Вовк взглянул в побледневшее лицо товарища, почувствовал, как сжал горло спазм, а глаза защипало от невесть откуда появившейся солоноватой влаги.
– Говори.
– Никого у меня нет на свете, только мать и дочка. Знаю, що один и ты, земляче. Так поклянись, що не оставишь мою дочку сиротой, а станешь ей заместо меня батьком.
– Клянусь!
– Спасибо, друже. А сейчас поспеши, швабы рядом. Прощай…
В глазах Вовка зажегся злой блеск, он скрипнул зубами. Это короткое «прощай» резануло по сердцу, словно ножом.
Взводный огляделся. Немцы были совсем недалеко, особенно группа, что наступала со стороны вновь начинавшегося оврага через низину. Тщательно прицелившись, Вовк свалил короткой очередью ближайшего к себе эсэсовца и, не жалея патронов, ударил по остальным, прижимая их к земле. Уцелевшие исчезли в траве, и казак тотчас выхватил из–за пояса ракетницу. Щелчок – и ракета, шипя, понеслась в небо. Она не успела лечь на обратную траекторию, как справа, где должна была находиться группа старшего лейтенанта, дружно застрочили ППШ, и в ответ часто застрочили два МГ. Бежавшие с той стороны немцы, услышав звуки боя за своей спиной, тоже залегли. Воспользовавшись этим минутным замешательством фашистов, Вовк взвалил раненого себе на спину и, обдирая в кровь локти и колени, пополз к оврагу. Еще пять–шесть метров –
Отброшенный взрывом к дереву, ударившись спиной о его ствол, Кондра потерял сознание лишь на какой–то миг. Очнувшись, с трудом прижал к плечу приклад автомата, повел им в сторону бегущих через низину фашистов. Стреляя на ходу, они приближались к пластуну короткой неровной цепью и находились от него уже в трех десятках метров. Прицелившись сквозь застилавшую глаза багровую пелену, Кондра поймал на мушку одну из черных фигур, нажал на спусковой крючок. Автомат затрясся в руках мелкой дрожью, но эсэсовец как ни в чем не бывало продолжал бежать прямо на казака…
Дерево качнулось, и с него, кружась в воздухе, медленно опустились в траву несколько листьев. Вскоре с нижнего сука на землю спрыгнул Микола.
– Какие новости? – поинтересовался сидевший под деревом Вовк.
– Все швабы стянулись к оврагу, що снова начинается по ту сторону низины, – ответил казак, протягивая взводному его бинокль. – Четырнадцать голов… Спустились на дно оврага и пропали из виду.
Вовк закончил набивать патронами пустой автоматный рожок, сунул его за голенище сапога. Опустился на локоть и придвинулся к лежавшему рядом с ним старшему лейтенанту, внимательно изучавшему карту.
– Хотел щось сказать?
Старший лейтенант оторвал взгляд от карты, наморщил лоб. Провел ладонью по небритой щеке.
– Знаешь, пластун, выслушал я, как вы с сержантом угодили в засаду, и появилась у меня одна забавная мысль. Правда, она и раньше вертелась у меня в голове как предположение, а сейчас переросла в уверенность. Помнишь, ты говорил, что среди удирающих фрицев, по всей видимости, должен находиться местный житель?
– Помню. Иначе откуда они эти чащобы так добре знают?
– Так вот, я немного уточню твою мысль. Фрицы не просто знают эти места. Они прекрасно знакомы именно с теми районами, которые тем или иным способом связаны с охотой. Мудрено? Поясню. Где фашисты устроили вчера свою дневку? В камышах на плоту. То есть там, где кто–то из них мог раньше охотиться. Короче, мой вывод такой: фрицы потому двинулись к перевалу через заповедник, что кто–то из них часто в здешних местах охотился и отлично их знает. Думаю, что эта особа – сам бригаденфюрер… Для такого чина любой заповедник открыт.
Взводный к словам старшего лейтенанта отнесся равнодушно.
– Ну и що? Какая нам разница, кто швабов по этим местам ведет? Главное, що знание местности их козырь, а не наш.
– Кому из них эти леса и горы знакомы, нам действительно все равно. Но знают ли они весь этот район или только участки, связанные с охотой, имеет для нас уже первостепенное значение. Ведь стоит выгнать фрицев за пределы заповедника, и они окажутся в лесу и горах такими же чужаками, как сейчас мы. И тогда можно будет схватиться с ними на равных, не боясь снова угодить в какую–нибудь каверзную ловушку.