Взрыв на рассвете. Тихий городок. Наш верх, пластун
Шрифт:
— Я хотел бы иметь информацию об офицерах и жовнежах, содержащихся под стражей.
— Вам представить полный список арестованных?
— Нет. Меня интересует, имеются ли среди них арестованные по политическим мотивам?
— Да. Сержант Пославский. Числится за капитаном Матушинським.
— В чем обвиняется?
— Капитан подозревает, что сержант связан с местными «люблинцами».
— На чем основаны подозрения?
— Как вам должно быть известно, среди жовнежей и части офицеров бригады в последнее время получили распространение…
— Сержант коммунист?
Поручник иронически усмехнулся.
— Если бы это удалось установить, он уже не числился бы среди арестованных.
— Мне необходимо поговорить с сержантом. Сейчас, здесь.
— Так есть, пан капитан. Он будет у вас через несколько минут.
Сержант был высокого роста, с типично крестьянским лицом, с выправкой кадрового жовнежа. Густая щетина, длинные усы, крепко сжатые губы… Сержант как сержант. «Что ты за человек, — размышлял Вильк. — Можно ли тебе довериться в деле, которое задумал? На этот вопрос не ответит, кроме тебя, никто, и поэтому нужно рисковать».
— Сержант, вам известно, что теперь командир бригады — я?
— Так есть, пан капитан.
— Откуда? Как мне сообщили, вы содержитесь в одиночном заключении.
Сержант пожал плечами.
— Меня охраняют жовнежи. Такие же, как я.
— Такие в чём? По политическим убеждениям?
— Не понимаю, что вы имеете в виду.
— Капитан Матушинський считает, что вы коммунист или сочувствуете им. Больше того, он убежден, что вы являетесь связником коммунистов. Это так?
— Нет не так, пан капитан.
— Если вы сказали правду, это очень плохо. Знайте, я пригласил вас не для допроса, а чтобы вы оказали мне помощь в одном важном деле. Наш дальнейший разговор возможен лишь в случае, если вы коммунист или можете меня с ними связать. Я могу приступить к изложению существа моего дела?
— Пан капитан, повторяю: пан Матушинський и вы принимаете меня не за того человека.
— Жаль, сержант, очень жаль. Но, может, вам все–таки будет интересно услышать, с чем я собирался к вам обратиться?
— Почему не послушать? С удовольствием послушаю.
— Если вам известно о смене командования бригады, вы должны знать и о смерти майора Хлобуча?
— Так есть, пан капитан.
— Как вы думаете, почему он убит?
— Майор Хлобуч собирался признать правительство в Люблине и вступить в Войско Польское. И такие, как капитан Матушинський, уничтожили майора руками своих дружков–оуновцев.
— Как вы считаете, что случится со мной, новым командиром бригады, если я, как и майор Хлобуч, захочу порвать с Лондоном и воевать не с русскими и своими соотечественниками–коммунистами, а с нацистами?
— Вы разделите судьбу предшественника.
— Вы прозорливы, сержант. Чтобы ваше предсказание не оправдалось, я должен опереться на силу,
Сержант на цыпочках приблизился к двери, рывком распахнул ее. Маленькая комнатка–приемная перед кабинетом командира бригады была пуста. В ней отсутствовал даже дежурный офицер.
— Пан капитан, где гарантия, что вы говорите правду? — спросил сержант, возвращаясь к Вильку.
— Слово чести шляхтича и польского офицера.
— Я предпочитаю другие гарантии. Например, такую.
Сержант протянул руку к поясу капитана, расстегнул кобуру. Достал кольт, вытащил из него обойму, проверил её и вставил снова в рукоять. Передернув затвор, сунул пистолет себе в карман.
— Если я вас правильно понял, пан капитан, вам нужен руководитель коммунистов, находящихся в бригаде?
— Да. Причем в ближайшее время.
— Где вы намерены встретиться?
— Безразлично.
— Ждите его в этом кабинете. Но если вы действуете заодно с Матушинським, ваша затея закончится плохо…
В тревожном ожидании прошло четверть часа, сорок минут, час. Наконец в дверь постучали.
— Войдите.
На пороге стоял капитан, начальник разведки бригады. Кадровый офицер довоенной армии, хороший знакомый Вилька, никогда не интересовавшийся политикой. Как не вовремя он явился!
— Разрешите, пан капитан?
— Я не вызывал вас, — сухо ответил Вильк.
— Знаю. Я пришел вернуть вам это.
Начальник разведки протянул Вильку ладонь, на которой лежал его кольт, унесенный сержантом.
— Значит, вы… — неуверенно начал Вильк.
— Да, я тот, с кем вы хотели встретиться, — закончил за Вилька начальник разведки. — Как видите, мы поверили вам.
— Никогда не предполагал, что вы коммунист.
— Вы правы, я никогда им не был. Я просто честный польский офицер, который не желает быть дезертиром, когда польская армия сражается против тевтонов.
— Мне кажется, мы поймем друг друга. Подходите ближе, — сказал Вильк.
Впереди, где находился головной дозор, раздался пронзительный стрекот сойки, дважды прокуковала кукушка. Сигнал опасности! Кондра положил палец на спусковой крючок автомата, заскользил между стволами деревьев к дозорным.
Они лежали среди камней на краю маленькой галереи, нависшей над узким ущельем. По его дну, в десятке метров ниже казаков, двигалась цепочка людей в маскхалатах. За спинами рюкзаки, на головах немецкие каски, в руках автоматы. Швабы! Точнее, вервольфовцы, орудующие в наших тылах. Опасное зверье! Что–то их многовато для обычной разведгруппы. Сержант уже насчитал десяток врагов, а они все продолжали появляться из–за большого скального обломка, наполовину загородившего проход по дну ущелья. Пятнадцать швабов! Но что это? Вместо привычного пятнистого цвета маскхалатов перед глазами возник серый цвет цивильных плащей. Гражданские? Здесь, в горах, в одной компании с вервольфовцами? Интересно, что за птахи?