Взрыв в океане
Шрифт:
Действительно, слушая его самодовольную речь, я не находил себе места и потихоньку пятился к дверям, прижимая к груди поднос. Каждый толчок волны, крен воспринимались мной, как начало взрыва. «Вот так, — думал я, — толкнет, накренится, а потом как трахнет!»
Единственное,
Симада-сан со знанием дела работал бамбуковыми палочками, причмокивая от удовольствия, слушал, улыбался и косился на меня.
Как мне хотелось в эту минуту крикнуть им в лицо, что скоро их пиратское судно взлетит на воздух! И в лучшем случае они будут барахтаться среди акул и топить друг друга, вырывая из рук обломок деревянной обшивки или пробковый буй. Почему-то мне все время думалось, что мы с Жаком находимся куда в лучшем положении, зная, что «Лолита» неминуемо погибнет.
Наконец, выскочив из каюты, я побежал на камбуз, ища глазами Жака. Матросы обедали, рассевшись на палубе. Жак стоял возле двери камбуза и не спеша, как делал он все, ел что-то из большой чашки. Когда я остановился в дверях, он сказал:
— Так долго находиться там нельзя.
Когда я торопливо рассказал ему, почему задержался у капитана, Жак, нагнувшись над чашкой, проговорил, почти не шевеля губами:
— Как жалко, что погибнет так много ценностей! Здесь много золота, денег, какой красивый корабль, сколько мог принести добра людям. Можно на нем ловить рыбу, изучать океан…
Я перебил его и стал рассказывать о коке. Жак согласился, что его следует предупредить, но так, чтобы он не догадался, что мы подложили мину, и в час опасности держаться всем троим вместе.
Я решил не откладывать этого дела и вошел на камбуз. Ваня отвел меня к иллюминатору и спросил, косясь на двери:
— Тебе думай, этот Жак хороший люди?
— Очень хороший. Он не пират, не хунхуз.
— Я тоже так подумай. Его боцман обижай и эта облизьянка, шампанзе. Только я не понимай, почему Жак суда попади. Тебе не знай?
— Нет, не знаю.
— Ну, хорошо. Потом все будет понятно. Ты что хотел мне рассказать?
— Видишь ли, Ваня, — начал я, стараясь как можно осторожней предупредить его об опасности,- скоро, — я постучал по настилу, — скоро наша шхуна утонет.
— Это очень хорошо! Прямо прикрасно!
— Ты не боишься?
— Я?! — Он презрительно фыркнул. — Если можно, я сам дырка делай, пускай вода бежит.
— Дырка скоро будет, — пообещал я. — Большая дырка.
— Большая дырка — это хорошо. — В голосе его послышалась легкая неуверенность.
Я сжал ему руку.
— Когда будем тонуть, нам надо всем быть вместе. У тебя есть пояс?
— Зачем пояс?
— Чтобы не утонуть.
— Пробка пояс?
— Пробочный пояс или буй.
— Надо поискать. — Он стал пристально глядеть
— Надо будет взять и вот это, — я снял со сте
ны два ножа, похожие на самурайские мечи, — от акул отбиваться и если хунхузы нападут.
Он усмехнулся, подмигнул, толкнул меня в плечо.
— Ты хочешь немножко испугнуть? Да?
— Нет, Ваня, дело серьезное. У тебя есть пистолет? Или лучше автомат? Тр-р-р, — я приставил поварешку к животу и повел ею по сторонам.
— Зачем стрелять?
— Если полезут. У них же автоматы, пистолеты, а у нас, — я показал ладони рук, — ничего нет.
— Ты хочешь войну делать?
— Нет, зачем же, мы только будем отбиваться, если они нападут.
— Ты смешной мальчишка. Здесь нельзя играть. Посмотри! Кругом вода, кусуча рыба, акула. Сразу буль-буль. Надо подождать, когда будет земля, порт. Тогда можно потихоньку уходить.
— Мы не дойдем до порта. Сегодня к вечеру, а может, сейчас пойдем ко дну.
Поняв, что я не шучу, он прошептал, заметно бледнея:
— Где хочешь ломать дырку?
— В машинном отделении.
— Машину ломать — это плохо, — сказал он со вздохом, вытер с лица пот, — шибко плохо, прямо неприятности. — Он смотрел на меня испуганными глазами, силясь улыбнуться.
Надо было как-то выходить из неприятного положения, и я сказал первое, что пришло в голову:
— Паруса останутся, дырку заткнем и доберемся до какого-нибудь острова.
Он покачал головой:
— Зачем паруса, когда большая дырка? Тогда наша шхуна фангули, перевернется, все мы буль- буль. Хунхузы буль-буль. Ты, я — буль-буль, Жак — все пропадут. Это нехорошо, — он прищурился и потряс толстыми щеками, — даже совсем плохо. Надо капитану говорить.
Я испугался и стал его успокаивать.
— Зачем идти к капитану? Ведь дырки еще нет, а если будет, то заткнут чем-нибудь.
— Ты шибко хитрый, ты сказал, большая дырка! Какая большая? Эта кастрюлька? — он показал на жерло котла, в котором варил еду для всей команды.
— Не бойся, Ваня, это я сам хотел пробить дырку.
— Ты! — он просиял. — Тогда ничего. Я сразу подумал — ты немножко обманываешь. Даже просто шанго, по-русска хорошо, когда так обманывают. Только пока, — он лукаво подмигнул, — пока давай не надо. Когда будем в порту, тогда будем думать. Шибко думать. Поспешать давай не надо. Ух ты! — спохватился он, снимая кастрюлю, в которой что-то подгорело. — Чуть совсем не пропади мясо. Тогда неприятности. Капитан любит такое мясо. Давай посуда, скоро капитана опять кормить надо!
Я смотрел на кока и думал с облегчением, что не раскрыл ему нашу тайну; как видно, бедняга оказался не из храброго десягка.
Когда я принес обед в капитанскую каюту, то Си- мада-сан, сидя за столом, неторопливо разглаживал доллары, фунты стерлингов, иены, франки и раскладывал их в разные кучки. Он улыбался, скаля крупные золотые зубы, и что-то бормотал себе под нос. Ласковый Питер, бледный, осунувшийся за эти несколько часов, как после болезни, нервно грыз потухшую сигару и с плохо скрываемой ненавистью следил за толстыми пальцами японца.