Взрыв. Приговор приведен в исполнение. Чужое оружие
Шрифт:
«Что с ней?» — спросила я.
«Лентяйка. Выгнал с работы».
«А ты уверен, что она виновата?»
«Что значит «виновата», «не виновата»? Мне план нужен, а остальное меня не касается». Больше он ничего не сказал, и по его лицу я поняла, что разговаривать с ним бесполезно.
Как-то я сказала:
«Послушай, Иван, не слишком ли ты все-таки жесток с людьми? Разве так можно?»
«Им же на пользу. Материальную базу для народа создаю. Ну, конечно, лес рубят — щепки летят. Недовольных хватает. Да что они мне, — и он поднял
«Но разве можно строить материальную базу для людей, оскорбляя их окриками, унижая их человеческое достоинство? На этой самой базе человек должен чувствовать себя человеком, иначе и база ни к чему!»
«А они и чувствуют себя людьми, когда премии получают, — захохотал Иван. — Да что ты в этом понимаешь, Нинка!..»
Он боялся потерять то место в жизни, к которому привык и без которого не мог бы и дышать. Признайся — и вся карьера полетит вверх тормашками, снова придется колесить по пустыням и степям, снова обуть кирзовые сапоги, стать маленьким человеком.
Нет, он никогда не признается, он словно зубами вцепился в свое положение.
А я? Я тоже виновата! Перед памятью его жертв, перед своей совестью.
Я не знаю, как его заставить пойти. Может быть, все прямо сказать, что я думаю, а потом взять его за руку и повести, как школьника…
Это нужно не только для меня. Нужно и для него. Тридцать лет он носит камень на сердце.
Теперь этот камень давит нас обоих. Я прожила с человеком семнадцать лет и должна отвечать за все вместе с ним.
А пока… пока я все равно не могу молчать… Я решила написать эту исповедь, рассказать все, что терзает меня, хотя бы немой бумаге… Дома писать я боюсь. И когда становится невыносимо, еду на дачу и вот — пишу, пишу, пишу…»
35
Когда конвоир ввел бывшего управляющего трестом «Артезианстрой» в кабинет прокурора области, Петров-Семенов застыл у порога. У стола сидел брат.
— Что же вы растерялись? — сказал Коваль. — Поздоровайтесь. Входите. Садитесь.
Петров-Семенов пробормотал нечто невнятное, вошел и сел у стены, поодаль от брата.
— Так вот, сегодня мы должны наконец-то установить истину. Готовы ли вы рассказать всю правду? — обратился Коваль к бывшему управляющему.
Петров-Семенов в ответ только тяжело вздохнул.
— Ну, хорошо, — Коваль перевел взгляд на маляра. — Узнаете ли вы, Владимир Матвеевич, человека, который пришел? Как его зовут?
— Узнаю, — ответил маляр. — Брат мой. Младший. Константин Матвеевич Семенов.
— Известно ли вам, под какой фамилией жил он последние годы?
— Петров, Иван Васильевич.
Рядом с Ковалем, за небольшим столиком, ведя протокол, склонился новый следователь прокуратуры. Он участвовал в допросе.
— Вы подтверждаете слова Владимира Матвеевича Семенова? — спросил следователь бывшего управляющего.
Тот
— Да, подтверждаю.
— Расскажите об убийстве жены вашего брата — Нины Андреевны Петровой, — обратился следователь к маляру.
— Я подтверждаю свои прежние показания, — ответил тот, — и могу уточнить, что в одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем году ко мне в дом пришел Коська, которого я не видел двадцать лет, и сказал, что работает на Украине на хорошей должности, начальником, а в Брянск приехал в командировку. Он оставил мне свой адрес и номер телефона.
— Вы подтверждаете слова брата?
— Да.
— Владимир Семенов, а почему вы не виделись с братом двадцать лет?
— Как поехал он в одна тысяча девятьсот тридцать третьем году в Москву, так и пропал. До самой войны ничего о нем я не слышал. В войну — тоже. А потом я пятнадцать лет получил. За то, что полицаем был. Вам это известно. В одна тысяча девятьсот пятьдесят третьем по амнистии вышел.
— Вы брату рассказывали, что были во время оккупации полицаем?
— Говорил.
— Вы подтверждаете слова Владимира Семенова?
— Да, но я и без него знал об этом из газет.
Коваль кивнул головой маляру: можете продолжать.
— В прошлом году я тяжело заболел и попал в больницу в Брянске. Моя жена позвонила Коське, то бишь Константину, по телефону и сказала, что я болею. Он разрешил мне приехать, и я познакомился с его женой, то бишь с Нинкой, которая встретила меня хорошо. Устроила в клинику, где мне и сделали операцию. Я слышал, как жена и все люди называют Константина Иваном Васильевичем Петровым. Но я уже знал, в чем дело. Он, когда был в Брянске, по секрету сказал, почему у него другая фамилия. В феврале я выздоровел и поехал домой.
— А когда вы рассказали о прошлом брата Нине Андреевне?
— Второго мая. Спьяну сболтнул.
— Брат, узнав об этом, избил вас?
— Было дело…
— А кто бросился вас защищать?
— Известно кто, Нинка…
— Та самая, которую вы потом зверски убили?..
Бывший управляющий трестом «Артезианстрой» так глянул на брата, словно жалел, что не добил его в тот майский вечер.
Коваль внимательно наблюдал за братьями. Настолько похожие обликом, что легко их перепутать, если бы не разница в годах, сейчас они так разительно отличались друг от друга!
Владимир Семенов время от времени по-собачьи заискивающе заглядывал то в лицо подполковника, то в лицо незнакомых ему людей и, не находя в них ничего для себя утешительного, впадал в тупое безразличие и монотонным голосом покорно отвечал на все вопросы.
Брат его, наоборот, сидел нахохлившись и бросал враждебные взгляды на Коваля, а время от времени принимал такой вид, словно собирается вскочить со стула и наброситься на подполковника.
— А о том, что вы были полицаем и отбывали наказание, Нина Андреевна знала? — спросил Коваль маляра.