Взрыв. Приговор приведен в исполнение. Чужое оружие
Шрифт:
— Ну вот, — заключил Коваль. — Там мог стоять третий, убийца…
— Но Юрий говорил, что стреляли с близкого расстояния… И тогда светила полная луна. Падал свет из окна. Я бы увидела.
— Свет из окна далеко не падал. У Лагуты была только керосиновая лампа…
Вместе с шофером они вернулись к машине. Через несколько минут подъехали к дому матери Зои Анатольевны на противоположном конце хутора.
II
…Сейчас Марии было особенно тяжко. На душе накопилось столько горечи и обид на мужа, который не понимал
…Охваченная общим возбуждением, одуревшая от воплей вокруг и собственного крика, Мария стояла на коленях с высоко поднятыми скрещенными руками и ощущала себя летящей над черной бездной. Белые язычки свечей виделись ей яркими звездами далеких миров, мимо которых она парила — невесомая, широко раскинув свои гигантские крылья. Ветер свистит в ушах, вертит ее во мраке, но вот звезды расступились, и в светлом сиянии перед ней предстал всевышний. Она говорила с ним, захлебываясь словами и криком, изливая ему свою боль, высказывая горькие жалобы. И когда выплеснулась, освободилась от душившей ее тяжести, господь благословил ее своей улыбкой — солнечным сиянием…
Молящихся, которые постепенно приходили в себя после такой экзальтированной «беседы с самим богом», Федора и брат Михайло одного за другим выпроваживали из дома.
Только Мария никак не могла прийти в себя после нервного потрясения. Она долго лежала, уткнувшись лицом в пол, ее потное тело продолжало вздрагивать, белая длинная рубашка вздернулась.
Брат Михайло и Федора подняли Марию и отнесли в ту самую комнатку, где она когда-то останавливалась с мужем.
Мария никак не могла понять, где она, когда вдруг проснулась в полутьме на чужой кровати.
Сначала показалось, что вознеслась в мир, где «несть ни радостей, ни печали», и обрадовалась этому. Потом удивилась кровати с такими же железными прутьями и чуть поблескивающими никелированными колпачками на спинке, с такой же периной, одеялом и подушками, как на грешной земле, откуда ее вознес к себе всемогущий и всеблагий.
Она поднялась, ступила босыми ногами на холодный пол, ударилась об угол шкафа и, ощутив боль, разочарованно подумала, что находится в прежнем мире, где единственным спасением от греха является ее искренняя вера и служение богу.
Услышала вдруг доносившийся откуда-то приглушенный говор и узнала низкий, хрипловатый голос брата Михайла. Значит, она все еще в его доме?..
Неслышно ступая босыми ногами, скользнула по коридору и чуть-чуть приоткрыла дверь в комнату. Увиденное заставило ее замереть на месте. За широким столом, с едой и вином, пировали двое. Воздух в комнате был насыщен водочным перегаром.
Мария не сразу поняла, что происходит. Удивилась: откуда взялся здесь брат Петро? Ведь на молении его не было. Но эта случайная мысль тут же потонула в море других.
Они пьяны! Духовный наставник и божий человек! Разве это возможно? Почему они пьют сатанинское зелье — брат Михайло и брат Петро?
Мария зажмурилась, надеясь, что через миг страшное
Она считала их непорочными, святыми, чуть ли не богами! Так кого же она сегодня видела, с богом ли говорила?
Открыла глаза. Всегда краснощекий, брат Михайло от вина и духоты раскраснелся еще сильнее, его круглое лицо плыло перед глазами Марии большим кровавым пятном.
Брат Петро пил мало, зато старательно подливал хозяину дома. Он сидел боком к дверям, и Мария видела только благообразный аскетический профиль, лысину и большое ухо, которое шевелилось, когда Лагута жевал.
Мария застыла возле двери, не решаясь ни открыть ее полностью, ни закрыть.
— Разгоню я всех этих блаженных, — услышала она голос брата Михайла. — Осточертели они мне, Петро… Накличут беду, наведут милицию.
— Наоборот, — убеждал Лагута, продолжая жевать. — Твои блаженные — настоящая крыша. Милиция не очень любит вмешиваться в дела верующих. А если что-нибудь… Можно поднять такой шум, что и в Москве услышат. И не только в Москве… Они нам одно — спекуляция, воровство, а мы им на весь мир — страдаем за веру, за свободу совести!..
Уже крепко подвыпившему брату Михайлу понравились последние слова Лагуты, и Мария увидела, как широко он улыбнулся.
— Конечно, за свободу совести, именно… — с удовлетворением проговорил он. — Я только за свободу. И чтоб по совести… А не задаром… А вот ты меня обижаешь, Петро. Обещал молодку, а где она?.. Я тут как сторожевой пес: передачи для тебя принимаю, прячу и перепрятываю. За них знаешь что может быть — строгий режим до скончания века… Это разве по совести?
— Дом тебе кто купил? Я купил! Такое в твоей жизни часто бывало? Забыл, как без копейки в кармане торговал булочками в порту?
— То была временная зона…
— Так что благодари бога нашего…
— А зачем ты мужа той дурноватой сюда прислал? Продаст он, вот увидишь.
— Иван Чепиков — моя забота. Прислал, значит, нужно. И не продаст он, не до этого ему сейчас…
В сознание Марии слова доходили медленно. Голова кружилась. Когда услышала имя мужа, у нее чуть ноги не подкосились, и она невольно распахнула дверь.
Хозяин дома и его гость замерли от удивления, когда на пороге в белом одеянии возникла Мария. Придя в себя, позвали ее. Она не слышала, не понимала их слов.
Тогда брат Михайло поднялся, взял ее за плечо и повел к столу. Она не сопротивлялась, шла безвольно, еле передвигая ноги.
Лагута отодвинул скамью и помог Михайле усадить Марию.
— Господь простит нам этот грех, сестра Мария, — сказал пресвитер, оказавшийся справа от нее. — Мы наново рожденные святым духом и больше не принадлежим этому миру. Мы уже стали божьими людьми, и он — наш господин. Нам теперь не может быть никакого осуждения в этом мире. Будь с нами, Мария! Господь и тебе даст прощение греха, и ты тоже придешь в новую жизнь, найдешь новое рождение…