Взрыв
Шрифт:
И тут удивительная в своей простоте, четкая мысль остановила его. Целая дюжина взрослых, умных, опытных людей ждут его, Саньку. И ждут всерьез, не могут без него работать. Они ждут от него помощи, толкового слова. Решения ждут. К впервые так отчетливо и ясно Балашов понял, что он нужен, нужен по-настоящему. Не только своей жене, своему сыну, а и другим людям, вроде бы совсем посторонним.
«Ничего себе посторонние, — усмехнулся он про себя, — считай, половину жизни с ними провожу, с этими «посторонними». А ведь если разобраться, ей-богу же, мы все
Хотелось ему без счета одарять всех людей радостью, удачей, силой и любовью.
Но тут в торжественную реку Санькиных мыслей влился порожистый и веселый ручей иронии.
Санька медленно спускался по лестнице и думал:
«А если мы родственники, то кто ж я им? Старейшина рода? Отец родной? Во-во! Я им папаша, а Травкин мой наследник, а Филимонов, значит, брат меньшой. Тогда Паша и Мишка внуки, а уж Митька мой и вовсе правнук. Патриарх всея бригады отец Александрии! Где моя библейская борода? — Балашов развеселился. — Бредовые мысли на непроспавшуюся голову!»
Он представил себя лысым, с головой в коричневую крапинку, сморщенным старикашкой с длинной жидкой бородкой — седой с прозеленью, а в руках кривая клюшка — отполированный ладонями до блеска посох.
«Ну вот, поздравляю, уже галлюцинации начались, видения», — усмехнулся он.
Балашов выскочил из парадного, ловко проехал по раскатанной мальчишками ледяной полоске.
Он втиснулся третьим в кабину самосвала, спросил у Травкина:
— Похож я на престарелого главу рода, на патриарха?
Травкин вскинул на Балашова удивленные глаза, выцветшие, повидавшие так много, неопределенного серого цвета глаза, усмехнулся и ехидно ответил:
— Вы, Александр Константинович, похожи на восьмиклассника, только что лихо съехавшего по перилам с третьего этажа и очень этим обстоятельством гордого.
Санька поперхнулся дымом, зачем-то погасил только что зажженную сигарету и принялся тщательно протирать очки.
А старый, мудрый человек Травкин искоса поглядывал на него и ласково улыбался.
Труба была странная. Никто в бригаде никогда еще с такой не сталкивался за все годы работы. Внешний диаметр ее был девяносто шесть сантиметров — ни то ни се. Труб такого диаметра наша промышленность не выпускала. Чугунное ее тело, в глубоких раковинах, грубых выпуклостях, в подтеках ржавчины, пересекало штольню наискось.
Дальше двигаться было нельзя. Работа остановилась.
И лежала эта удивительная труба на невиданной глубине. Земля вокруг
Балашов внимательно просмотрел все схемы и чертежи — труба нигде не была указана.
В восемь часов Балашов дал аварийные телефонограммы — вызовы всем организациям, у которых были какие-либо подземные сооружения в этом районе.
Через час в прорабке собралась целая толпа представителей. А еще через полчаса выяснилось, что труба хозяев не имеет.
Невероятно, но факт. Бесхозная труба. Труба-подкидыш. Неизвестно было, откуда она тянется, куда идет, неизвестно, зачем, и непонятно, что в ней.
Может быть, она пустая, возможно, в ней вода под напором, а может, и не вода, а дрянь какая-нибудь, фекалии например.
Балашов посоветовался с Филимоновым. Тот, как только пришел, тоже тщательно осмотрел трубу, простукал ее, прослушал.
— Труба очень старая, возможно, ей многие десятки лет, если не вся сотня. Но сохранилась она отлично, потому что из хорошего чугуна и очень толстенная. По-моему, она пустая, — сказал Филимонов, — а впрочем, черт ее знает, уж больно необычная. Все равно надо ее ломать. Никуда от этого не уйдешь. Штольню искривить нельзя, а идти дальше надо.
Балашов секунду колебался, потом махнул рукой:
— Ломать так ломать. И так целую смену потеряли. На всякий случай вызову две аварийки с насосами, мало ли что там внутри.
Принесли зубило, кувалды, стали ломать.
Труба была сделана на совесть.
Здоровенные мужики молотили по ней сплеча пятикилограммовыми кувалдами, меняясь через каждые пятнадцать минут, а труба только глухо гудела и не поддавалась.
Балашов попробовал сам. Выдержал он минут десять и отошел весь взмокший, оглушенный, с дрожащими руками.
Рабочие вошли в азарт, они били и били, сцепив зубы, шепча проклятья, будто это была не труба, а их личный враг.
Филимонов притащил десятикилограммовую кувалду и взялся за дело. Он с потягом бил в одну точку мощно и часто. Казалось, труба никогда не поддастся, и потому никто не уловил момента, когда от очередного удара вылетел огромный кусок чугуна и из рваной с острыми краями дыры хлынула тугой струей вода. У Филимонова вырвало из рук кувалду. Стоящие поблизости моментально оказались мокрыми с ног до головы.
— Всем наверх! — заорал Балашов.
Толпясь, толкаясь, люди отступили назад, побежали по узкой штольне к выходу.
А вода все хлестала, с урчаньем, со всхлипами гонясь за людьми.
Наверху мороз прихватил мокрую одежду. Брезентовые робы сразу стали жесткими, гремящими, как рыцарские доспехи. Но никто не пошел в теплую прорабку. Люди заглядывали в штольню и с тревогой глядели, как вода подымается все выше.
Включили насосы аварийных машин. Но вода прибывала быстрее, чем ее успевали откачивать. Вот она заполнила вертикальный ствол штольни, мгновение постояла в горловине, как в переполненном стакане, потом мягко поползла в стороны. Это было жутковато.