Взрывы в Стокгольме
Шрифт:
— Полиция. Отдел розыска.
В трубке послышался тягучий мужской голос:
— Это вы занимаетесь розыском взрывальщика?
— Так точно.
— У меня есть для вас «типс».
— Я вас слушаю.
— Но сначала я хочу сказать одну вещь.
— Да?
— Я хочу сказать, что не принадлежу ни к той, ни к другой стороне.
— Какую сторону вы имеете в виду?
— Ни к той, ни к другой стороне.
— Какая эта та и другая сторона?
— Я совершенно нейтрален. Я не хочу быть ни в чем замешан.
— Конечно.
— И
— Понятно.
— Но я хочу, чтобы все эти взрывы наконец прекратились. Дальше так продолжаться не может в такой мирной стране, как Швеция. Я только высказываю свое мнение, хотя и являюсь совершенно нейтральным.
— Я понимаю.
— И поэтому хочу предложить вам свой «типс».
— Да, пожалуйста.
— Так вот что. Вы обратили внимание, что в тех домах, в которых произошли взрывы динамита, проживает довольно много иностранцев?
— Нет, я на это не обратил внимания.
— Да, разумеется, не замечаешь, пока об этом не знаешь. Ведь многие из них давно живут в Швеции, а некоторые жильцы из домов уже переехали.
— Да, вероятно, вы правы. Теперь, когда вы мне это сказали, я вспоминаю, что там было довольно много жильцов, говоривших по-шведски с акцентом, во всяком случае в одном из тех домов, которые я обследовал. Хотя тогда я не придал этому никакого значения, ведь у нас теперь так много иностранцев, что вообще не обращаешь внимания на них.
— Да, я так и понял. Поэтому и позвонил вам. Надеюсь, вы скоро поймаете злоумышленников. Не потому, что я стою на чьей-либо стороне. Я совершенно нейтрален. Не забывайте об этом. Но мне кажется, мы черт знает до чего докатились, не правда ли, если говорить начистоту. Поэтому я вам и звоню.
— Не можете ли вы объясниться несколько более подробно? Каким образом данные о проживающих там иностранцах могут помочь нам отыскать преступника?
— Нет, этого я сказать не могу. Я бы охотно сказал, если бы мог, но я сам не знаю. Не имею ни малейшего представления о том, кто это такой. Я совершенно нейтрален, как я уже вам сказал. Я совершенно тут ни при чем, ни в коей мере ни к чему не причастен. Но мне хотелось подать полиции этот «типс», чтобы помочь вам напасть на верный след.
— Большое, большое спасибо. Не могли бы вы только сказать ваше имя, на случай, если бы нам захотелось порасспросить вас еще кое о чем.
— Нет,— упрямо отрезал собеседник Фаландера.
И положил телефонную трубку. Не надо было Фаландеру спрашивать у этого человека его имя. Ну, теперь все равно ничего не поделаешь. И потом так уж положено, у всех, кто звонит, спрашивать фамилию. Иностранцы. Вот так та-ак, подумал он. А на динамитном патроне с Карлавеген, сто одиннадцать, изображен шведский флаг. Начинает вырисовываться какая-то картина. Но картина чего?
Он пошел к Гордингу и Бенгтссону и доложил о своем разговоре.
— Надо было подумать об этом раньше,— сказал Бенгтссон.
— Не так-то легко об этом думать,— сказал Гординг.— Вдруг
— Во всяком случае звучит он очень и очень многообещающе,— сказал Бенгтссон.
— Так-то оно так,— произнес Гординг.— Надо немедленно направить туда Фаландера и Сюндмана. Фаландер, ты можешь сразу же и приступить. А Сюндману я скажу, как только его поймаю.
— Ты забираешь самых лучших наших парней,— сказал Бенгтссон.
— Опять, пожалуй, надо начинать с жильцов в тех домах, где был взрыв,— сказал Фаландер.
— Давай, давай,— сказал Гординг.
8
Во второй раз Фаландер начал обход всех жильцов дома на Риддаргатан. Только теперь он в первую очередь звонил в те квартиры, где на дверях висели таблички с иностранными фамилиями.
На третьем этаже жила семья Билеков. Фаландеру показалось, что эта фамилия похожа на иностранную.
Когда он позвонил, послышались шаркающие шаги.
Дверь открыла женщина лет тридцати пяти, очень красивая. В ее пышной, зрелой красоте проступали черты будущего материнства. Она была беременна, и, по всей видимости, ей осталось совсем недолго до родов.
— Добрый день, мое имя Фаландер. Может быть, вы помните, я тут был у вас несколько недель назад. В связи с этими взрывами.
— Да, да, припоминаю,— ответила женщина.— Вы, кажется, полицейский, не так ли?
— Да, я из полиции.
Женщина оперлась спиной о шкаф.
— Устала немножко,— сказала она.— Не можете ли вы войти в квартиру, там бы мы могли присесть.
Фаландер смотрел на ее длинные белокурые волосы, когда она шла перед ним по коридору, направляясь в общую комнату. Ничего в ней нет иностранного, подумал он. Типичная шведка, и выговор у нее типично шведский.
Когда они сели, Фаландер продолжал:
— Мы сейчас ведем розыск, кое-какие нити у нас уже есть. Мы, например, обнаружили, что здесь, в этом доме, живет много иностранцев. И решили выяснить, не имеет ли это какое-нибудь отношение к взрывам.
— Так,— сказала женщина.
— Вы шведка? Билек как будто не совсем шведская фамилия.
— Да, я чистая шведка. Это моего мужа зовут Билек. Хотя, в общем, он тоже швед.
— Понятно.
— Но он приехал сюда, когда ему было пять лет,— продолжала она.
— Когда это было?
— В тысяча девятьсот тридцать восьмом году.
— Вот оно что.
— Он приехал из Германии. Сами знаете, что там было. Собственно, приехал сюда его отец. Поэтому он и попал в Швецию.
— А что, собственно, случилось?
— Не знаю. Отец теперь умер. Да все равно он не любил об этом говорить. Думаю, о том, что там произошло, не знал даже мой муж. Ему ведь было всего пять лет, когда все происходило. Но случилось что-то, связанное с политикой, так мне во всяком случае кажется. Отец не поладил у себя на родине с режимом. Вы знаете — нацизм и всякое такое... Но об этом он никогда не рассказывал.