Взвихрённая Русь – 1990
Шрифт:
– Все коммунисты, – отвечает один.
– Коммунисты не только молчат. Но и обещают. Выступал Горбачёв у студентов.
– Товарищи! Через год мы будем жить лучше!
Все молчат. Горбачёв напористей:
– Или вы не слышите? Товарищи! Через двенадцать месяцев мы ж будем жить лучше!
Молчание.
– Товарищи! Ну я же говорю, через год мы будем жить ещё лучше!!!
– А мы? – пискнул
– Перестроился комсомол. Раньше всё ему было по плечу, а сегодня по хрену.
– Перестройка, перестройка!Мы и перестроились.Как на пенсию пошли,Песни петь пристроились.– По дороге мчится тройка:Мишка, Райка, перестройка!– Пока народ не перевёлся,Переведи меня, переведи меня,Переведи меня на хозрасчёт…– Я знаю, город будет.Я знаю, саду цвесть,Когда советским людямДадут чего-то съесть.Слушкий Колотилкин цепко ловил всякое слово.
Ни анекдотец, ни припевка не уходили от него. Он никого не знал из этих людей, что муравьино рассыпались во все углы Москвы. Но с ними ему было хорошо. Какие-то сладкие нити тянулись от души к душе, от глаза к глазу.
С каждой минутой народу оставалось всё меньше, нити лопались. Безвыходность наваливалась горой, давила к земле.
Наконец Красная опустела от маёвщиков.
Её охватили железными отгородинами, никого не пускали.
Толклись у мавзолея стада конной милиции. Сорили яблоками.
Народу на площадь нельзя, лошадям можно.
Вот уже и наряды конников двинулись с площади в
Они обминули гум, тоже выжали на Тверскую.
Чёрное небо было беременно дождём, вспухло. Близкие облака едва не валились спать на крыши.
Народу негусто и праздника в людях не было. Народишко затравленно суетился взад-вперёд, в руке пустая авоська или сумка со слившимися боками. По случаю праздника магазины на окраинах закрыты, брякающий зубами народко осатанело вальнул в центр хоть что покупить к столу.
Да и центр заждался!
Куда ни ткни нос – замок, замок, замок.
На одной двери висела давняя, уже выгорела на солнце бумажка: «Магазин закрыт. Товара нет».
– Ах ты, брехливая канашка! – выругался Колотилкин. – Дебет-кредит, сальдо в карман!
Он слегка похулиганил карандашом, получилось:
«Магазин закрыт. Навара нет!»
В «Елисеевском» они нарвались на слезливую колбасу. Только что выкинули. «Недуг Лигачёва» называется.
Кошки её не едят. Люди тоже не едят – не достанешь и этой. Попробовать достояться?
Колотилкин примкнул к очереди.
Впереди стояла молодка с причёской взрыв на макаронной фабрике. Дальше двое мужиков. Уже хваченые.
– Постоим подольше, возьмём побольше, – говорит один. – Захода по три ляпнем?
– Замётано! А что делать? – хлопнул второй себя по животу. – Корзинку надо чем-то заполнять… Слушай сюдой… Приходит о н в баню. Все р-раз и закрылись шайками. Вы что, стыдит он их, разве я не такой же мужчина? А мы думали, отвечают, ты с Райкой…
Смех потряхивает мужиков.
Колотилкин хмурится. Даже через взрыв на макаронной фабрике слыхать! Осточертело везде про одних и тех же слушать!
Колбасный энтузиазм в нём сгас, и в меньшей очереди они дорвались до кабачковой икры. Грабанули с запасцем. Десять банок!
Вино не испортило б первомайский стол, да очередища. В пять колец вокруг дома! Тоже не безымянная очередина. «Петля Горбачёва».
Конец ознакомительного фрагмента.