Взять своё
Шрифт:
«Он ведь там оказался точно в таком же положении! Точно в таком! — лихорадочно вспоминал Тимур, вышагивая по снегу; в движении ему просто думалось гораздо лучше. — У него, как и у меня, была горстка солдат, отличные мастера-ремесленники и куча, мать его, фокусов. С другой же стороны, можно было получить такое, что и не унесешь!».
Он чувствовал, что, кажется, нащупал хоть какой-то более или менее удачный выход из этого дерьма. И пусть он был целиком выстроен на зыбком фундаменте, но, по крайней мере, одеваемая им личина Ледяного Владыки давал хоть какие-то шансы на выживание.
«Тема, тема, тема! — давай выход
Можно ли было сказать, что эти его размышления на бегу, второпях, привели к появлению чего-то значительного и надежного?! К выработке последовательно плана действий?! К тщательной проработке деталей нового образа? К формированию ясного образа фокусов и техник, которыми он попытается пустить всем пыль в глаза? Вряд ли… Просто, это было не тем местом и не тем временем. Однако, нельзя отрицать другое. Именно в те утренние часы в мир Тории пришел Ледяной Владыка, Ужас для одним и Надежда для других!
9
Красные сполохи огня, казалось, поднимавшегося к самым верхушкам зимнего леса, причудливо двигались в темноте ночи. Они то взбирались вверх, то жадно прыгали в сторону, словно надеясь ухватить одного из сидевших вокруг костра.
— Учитель, можа утречком? — пробормотал нахохлившийся от холода будто крошечный цыпленок парнишка. — Холодно… Вона даже чернила подмерзать начали, — он вытащил из серой дерюги небольшой глиняный кувшинчик с чернилами и выразительно потряс им. — Потом и напишем… У-у-у!
Ему тут же прилетел хлесткий подзатыльник от сидевшего рядом пожилого сгорбленного летописца. Кутавшийся в теплый плащ, старик бросил на своего ученика укоризненный взгляд и потянулся за своей сумкой, которую все это время оберегал подобно «зеницу ока».
— Эх… Ничего-то ты и не понял, — с кряхтением он вытащил большой сверток и начал его осторожно разворачивать; побитая молью и временем шерстяная ткань медленно открывала содержимое свертка — большую книгу из толстых пергаментных листов. — Наша жизнь так скоротечна, что надо пользоваться каждым ее мгновением. Мы же, летописцы благословенного королевства Ольстер, больше всех других понимать и ценить отпущенные нам секунды! — старик смотрел на парнишку с таким сожалениям, что тот через некоторое время начал виновато шмыгать носом. — Пойми же ты, завтра может и не наступить. Понимаешь? Наше укрытие в этом лесу могут найти и к утру от нас останутся одни холодные трупы! — парнишка, забыв про холод и пустой желудок, тут же с ужасом стал вглядываться в окружающие их черные как смоль кусты и деревья. — Поэтому, подбрось в костер хвороста и вспоминай, что тебе рассказывали гвардейцы.
Тот шустро набросал в жадно загудевший костер приготовленные сучья и начал рассказывать. Рука же старика, привычно ухватив остро заточенное перо дикого сизаря, начала выводить небольшие буковицы письма.
«… И ужаснулись верные сыны Ольстера,
Летописец поднял голову и посмотрел на мальчишку.
— Говоришь, мессир Крэгвул объявил себя местоблюстителем, а его высочество будущим королем? — тот важно кивнул головой, понимая, что рассказывает о будущем Ольстера. — Хорошо…
«Но в этот трудный для Ольстера час верной опорой трона стал мессир Крэгвул, который взял под опеку своей внука и будущего короля». Закончив писать, старик подслеповато щурясь наклонился к книге.
— А теперь, что уж там рассказывали эти погорельцы? — парнишка сразу не ответил. — Ну, с севера которые…
«Нашествие Шамора принесло на земли Ольстера не только разорение и гибель. Дошли до нас известия о странной ереси, что подобно заразной болезни стала охватывать северные провинции. И темные крестьяне, и горластые горожане на тех землях, потеряв веру и надежду в приход королевских войск, стали привечать странных проповедников. Десятки их наводнили дороги и тропы разоренного Ольстера. Лукавыми и грозными речами о пришествии нового божества они прельщали черный люд, склоняя его в новую веру».
Перо его перестало писать. Прихваченные морозом чернила застыли. Старик поднес перо ближе к огня и с силой затряс им.
«Разное глаголили они о силе его, о чудесах. Рассказывали, как грохочут под его поступью небеса и крошатся скалы, как неугодные ему превращаются в тлен и прах…».
— Зовут же его, — ученик, бросив настороженный взгляд по сторонам (все эти рассказы пугали его до ужаса), шепотом добавил. — Ледяной Владыка…
Курх, грузный мужчина, с выпирающим из под теплой рубахи брюхом, с жадностью грыз свиную кость. Из под зайчьей губы выглядывали его неровные желтые зубы; густой жир стекал между ними прямо по подбородку.
— Славный был хряк, — прочавкал он сам себе, потянувшись за еще одним куском. — Добрый…, — его подернутые радостью глаза неотрывно пожирали исходящую паром миску. — …
В этот момент дверь в горницу резко отворилась и внутрь словно выпущенный из пращи камень влетела такая же полная, неопрятная женщина со всклоченными волосами, вылезающими из под грязного чепчиками. Ее метавшие молнии глаза тут же скрестились на жующем Курхе.
— Сидит он тут жрет, — недовольно заголосила она, уперев руки в бока. — То же мне староста! Важный какой… А придут вот господа и увидят лиходеев и дадут тебе плетей. Тогда и полезет вся твоя важность из задницы!
Кхе! Кхе! Закашлял поперхнувшийся от возмущения ее муж. Кхе! Кхе!
— Вона, у околицы бродяга какой-то стоит и хулит все, почем зря… А он здесь сидит, жрет, брюхо свое как боров свесив! — ее громкий сварливый голос был жутко неприятен; хотелось ткнуть ей в рот какую-нибудь тряпку, чтобы она заткнулось. — Что бельма свои вылупил? — видимо, эти мысли у старосты отпечатались на лице, ибо она начала орать еще сильнее. — Подымайся шибче! Смущает же твоих людишек…