Взять живым! (сборник)
Шрифт:
– Беречь патроны! – крикнул Щеголев автоматчикам и, достав кисет и кресало, стал закуривать.
Вдруг сзади, у моста, бухнули взрывы гранат и затрещали автоматы. Ромашкин вскинул бинокль. На мосту дымилась разбитая машина, от нее убегали к лесу уцелевшие фашисты. Неподалеку остановилась колонна грузовиков, из кузовов выпрыгивали немцы. Их было не очень много, видимо, они охраняли груз.
– Ну, вот и там началось, – сказал Ромашкин и, прежде чем уйти, велел Щеголеву: – Держись здесь, сколько сможешь. А если попытаются тебя отрезать, отходи к нам. Будем держать мост.
Ромашкин
– Мы решили на всякий случай на мосту завал сделать, – доложил Рогатин. – К вам в спину-то пропускать нельзя было.
– Правильно сделал, – одобрил Ромашкин и приказал: – Ну а теперь всем в немецкие окопы – и готовьтесь к тяжелой драке.
Василий спустился в траншею, вырытую немцами для обороны моста. Мокрая, жидкая земля на стенах липла к одежде, но дно оказалось твердым, предусмотрительные немцы сделали отводы для воды.
– Пролеткин, тащи из домика гранаты, патроны – все, что там есть, пригодится. Жук, где батальон?
– Сейчас запрошу. – Поговорив со штабом, он доложил: – Застрял батальон, товарищ старший лейтенант, около Хенсгишена, застопорился там, где наши танкисты в пивнуху снаряд засадили.
– Да-а? – тревожно протянул Ромашкин.
Положение разведотряда осложнялось. Если раньше, в движении, он мог уклоняться от боя и ускользать от врагов, то теперь его наверняка попытаются окружить и уничтожить. А уходить нельзя: мост надо удерживать, он очень пригодится полку.
Справа послышались взрывы – по автоматчикам уже били из минометов. «Понятно, минометы поставили на запасные позиции и теперь дадут нам прикурить», – отметил Ромашкин.
Подошел Голубев. Несмотря на огонь из автоматов, он все же успел порыться в машине, подорванной на мосту.
– Что там? – спросил Василий.
– Железяки, – разочарованно ответил Голубев. – И эти, как их, ну, блины такие железные, мины против танков.
– Пригодятся! – обрадовался Ромашкин. – Голощапов и Хамидуллин, набросайте мины на той стороне перед мостом, могут и танки появиться. Да осторожно, берегом прикрывайтесь!
Голощапов, как всегда, недовольно заворчал себе под нос:
– Легко сказать – набросайте. Машина еще дымится. Подойдешь, а она рванет. Набросайте!..
– Это резиновые баллоны дымят, – сказал Голубев. – Разрешите мне, товарищ старший лейтенант? Я там все знаю.
– Давай, дуй, раз ты такой прыткий, – усмехнулся Голощапов, поглядывая на командира: что он скажет?
Ромашкин хорошо знал старого ворчуна. Потакать ему нельзя, а в разговор втянешься – тоже ничего хорошего не жди. Поэтому Василий молчал, разглядывая в бинокль опустевшие грузовики. Голощапов, ворча, поплелся за Хамидуллиным.
Через полчаса фашисты пошли в атаку. Сзади, из Инстербургского укрепленного района, ударили минометы и пушки. Несколько снарядов угодило в реку, вскинув фонтаны воды и обломков льда.
Разведчики выпустили вражеских солдат из леса, позволив им выйти на чистое поле. Немцы, подозревая, что их специально подпускают, шли медленно, с опаской, готовые залечь. Команды офицеров подгоняли солдат. Едва атакующие вышли на асфальт, как затрещали наши автоматы. Гитлеровцы, все, кто уцелел, свалились в кювет, убитые
– От так, приймайте прохладитэльну ванну, – сказал Шовкопляс, вспомнив, как сам бежал по кювету, заполненному жидким снегом и водой. – Куды? Купайся, фриц! Купайся! – приговаривал Шовкопляс, стреляя в тех, кто высовывался из кювета.
Через два часа разведчикам было уже не до шуток, их окружало до батальона пехоты. Правда, это был не линейный батальон, а фольксштурмовцы, группами прибывающие по шоссе на машинах. Но зато артиллеристы и минометчики из укрепрайона били точно. Подошли три танка и с того берега начали обстреливать окопы разведотряда. Один танк попытался перейти мост, подмял под себя разбитую машину, но угодил на мину – грохнул взрыв, и гусеница, звеня, сползла с катков. Танкисты начали бить частым огнем по разведчикам, наверное, решили расстрелять весь боекомплект, прежде чем уйти из подбитой машины. Танк стоял близко, взрывы и выстрелы сливались в такую частую пальбу, словно стреляли не из пушки, а из какого-то пулемета, в котором лента начинена снарядами. Больше всех досталось от этого разъяренного танка автоматчикам. В это время они отходили к мосту, и огонь застал их на открытом месте. Погиб лейтенант Щеголев и с ним почти полвзвода.
Два других танка подошли вплотную к берегу. Гитлеровцы знали, что у русских нет артиллерии, а гранаты через реку не добросишь. Огнем в упор танки принялись уничтожать разведчиков. Отпускали по снаряду на человека. Вскрикнул перед смертью Кожухарь. Вздыбилась и задымилась земля там, где стоял, припав к автомату, Севостьянов.
«Ну, все, – подумал Ромашкин, – ускользнуть взводу некуда – впереди Инстербургская линия, за мостом вражеские танки. Остаться в траншее – гибель, танковые пушки пробивают косогор насквозь». Василий взглянул на корреспондента. Тот спокойно писал, положив на колени планшетку. «Не понимает обстановки. – Ромашкин даже позавидовал ему. – Так легче умирать. И зачем мы взяли его? Жил бы хороший человек, работал в газете, не надо было ему связываться с разведчиками».
И все же Ромашкин не чувствовал предсмертного холода в груди. Верил: и на этот раз останется жив.
Он не ошибся. Выручил его танкист Угольков.
Четыре пушечных выстрела почти залпом грохнули с опушки леса, и оба немецких танка окутались дымом. Один сразу же запылал ярким огнем, другой испускал ядовито-желтый дым.
– Вовремя, братцы! – вздохнул с облегчением Ромашкин.
Но вскоре и оттуда, где прежде сидели автоматчики Щеголева, полезли немецкие танки. Одновременно группа фашистов перешла реку по льду, неожиданно выскочила из-за кустов и кинулась на разведчиков.
Стреляя в упор по фашистам, Ромашкин не забывал и о корреспонденте, старался прикрыть его огнем. Но тот и сам не растерялся, смешно вытягивая руку, стрелял из пистолета, будто в тире, как его учили где-то в тылу. И попадал! Гитлеровцы падали перед ним, Ромашкин это видел.
Нападение отбили, но Василий понимал, что долго не продержаться. Зло крикнул на Жука:
– Ну, где же батальон, в конце концов?
Радист виновато опустил глаза, стал вызывать:
– «Сердолик», «Сердолик», я – «Репа»…