Взята
Шрифт:
Глава 6. Побег
Мерное покачивание кузова усыпляло, но резкая боль в запястье, из-за наручников, прикованных к закреплённой к потолку балке, не давала забыть о пугающей реальности. Я встряхивал головой и вновь видел насупившихся копов, сидевших на скамейках. Один напротив меня, другой — рядом.
Память помимо воли возвращала к недавним событиям, когда я только попал в город и вместе с конвоирами в чёрной форме, смахивающей на фашистскую, наблюдал казнь трёх несчастных на площади. Теперь туда на расстрел везли меня.
Нет,
Шерри не сводила с меня глаз, заполненных до краёв сияющим светом любви, нежности, страсти, которые ей хотелось выплеснуть на меня прямо здесь. Марли сидел в ложе, окружённый группой мрачных бугаёв и юных красавчиков. Лицо главы города походило на неподвижную театральную маску. Понять, что за чувства кипят в его душе, было невозможно.
К концу соревнований я уже был не в силах отогнать тревожные мысли, что Марли затеял какую-то странную игру. Разве стал он обещать свободу в обмен на победу в гонке, если подозревал, что мне удастся так легко выиграть? У меня шевельнулась мысль, что возможно, Марли хочет сделать из меня героя, чтобы мне не хотелось покидать этот город из-за обожания толпы. Но это выглядело нелепо. Там, на поверхности, моя популярность была значительно выше. Менять её на любовь пары сотен жителей затерянного где-то на дне морском городка, я не стал бы.
Гонки подошли к концу, и я вздохнул с облегчением, когда стоя на пьедестале, подставлял голову под ленточку с очередной медалью. Шерри бросилась ко мне, и прижалась так крепко, что меня будто сёрфера захлестнула с головой штормовая волна нежности и любви к ней.
Мы выходили с Шерри со стадиона, чтобы отправиться в её апартаменты, когда ко мне подошли двое копов. «Вы арестованы», — сказал один из них, высокий мрачный тип с глазами навыкате и небритым выдающимся вперёд подбородком с глубокой ямкой. Шерри испуганно прижалась ко мне, и по телу побежала дрожь, передавшись мне. «В чем дело? За что я арестован?» — глупейший вопрос вырвался у меня спонтанно. Второй коп бесцеремонно оттолкнув Шерри, нацепил на меня наручники. Они обыскали меня, и повели к автозаку.
И в этот момент из выхода в сопровождении охраны очень вовремя появился Марли. Шерри бросилась к нему. В её вскрике звучала такая боль, что мой испуг перед арестом исчез, заменившись на безнадёжное ощущение беспомощности.
Марли не смог удержаться от желания продемонстрировать превосходство надо мной. Ещё раз унизить. Он приблизился ко мне и, чуть наклонив голову, с ухмылкой, в которой сквозила неприкрытое торжество, выслушал все мои ругательства и обвинения. «Я победил! Ты обещал отпустить меня!», — мой жалкий крик отразился о стены коридора и рассыпался в прах. «Да, верно. Но тебя арестовали за то, что ты использовал для двигателя своего байка запрещённое в городе вещество. Сыворотку Зет-десять. Поэтому тебе удалось победить».
Если предо мной пошёл бы трещинами пол,
Состоявшийся в тот же день суд стал насмешкой над правосудием. Если бы я наблюдал подобное шоу со стороны, решил бы, что это сцена из фильма категории «Б», когда жадный продюсер экономит на всем, от декораций до костюмов статистов. Мне не полагался адвокат, старшина присяжных не выносили вердикт. Меня привели в комнатку с деревянными обшарпанными стенами без окон, где стоял лишь простой деревянный стол, за которым восседало трое мрачных мужчин с такой невзрачной внешностью, что я не смог бы описать даже цвета их волос. И зачитали приговор.
Мне не дали напоследок встретиться с Шерри, чему я совершенно не огорчился: видеть её заплаканное лицо и страдальческие глаза было выше моих сил. Меня и так мучила вина, что я оставляю её навсегда.
И всеми силами я пытался заглушить жуткую мысль, что после смерти превращусь в зомби, моё тело покроется язвами и кровавыми волдырями, будет гнить заживо, а разум медленно угасать, погружаясь в пучину безумия. Воображение рисовало картины, навеянных фильмами ужасов, и душу скручивало от бессильной тоски.
Один из копов громко зевнул, что заставило меня вздрогнуть и оторваться от воспоминаний. Коп, сидевший напротив меня, тощий нескладный парень с остервенением поскрёб редкую щетину на подбородке. Вытащил из штанов плоскую флягу и, подёргав за плечо полусонного товарища, предложив выпить. Когда тот помотал отрицательно головой, сам открутил металлическую крышечку и с удовольствием присосался. Запах дешёвого алкоголя ударил в нос, я поморщился. Напиться сейчас до зелёных чертей мне бы не помешало, но хлебать подобную мерзость я все равно бы отказался.
— Эй, твою мать, чего стоим? Джо, ты заснул что ли?
Конвоиры нервно переглядывались, в их глазах сквозило нескрываемое беспокойство. Громкий треск, истошные вопли. И все стихло.
Но через мгновение кто-то очень тяжёлый с грохотом свалился на фургон. С глухим ворчаньем, в котором при желании можно было разобрать членораздельную речь, существо прошлось по крыше, кузов жалобно скрипел и качался под ним, а лапищи проминали сталь, как пластилин. С шумом чудище спрыгнуло, как пушинку сорвало заднюю дверь с петель, она с яростным звоном отлетела в сторону.
В проёме нарисовался бугай с мощной грудной клеткой и башкой, смахивающей на заготовку из глины, созданную пьяным гончаром. Копы трусливо съёжились и побелели, как мертвецы. Старший, клацая от страха зубами, дрожащей рукой вытащил из кобуры револьвер.
— Стреляй! — истошно заорал я. — Стреляй, мать вашу!
От резкого окрика коп вздрогнул, нажал на спусковой крючок и выпустил обойму в бугая. Расползлась остро пахнущая пороховой гарью сизая кисея.
Но громила, лишь недовольно пробурчав себе под нос проклятья, почесав лоб, словно его укусил надоедливый комар. Протянув громадную, похожую на кран-балку, лапищу, он схватил ближайшего копа за грудки и вытащил наружу, как беспомощного котёнка.