Взятка по-черному
Шрифт:
Вряд ли. Василий Петрович не показался Александру Борисовичу полным идиотом, а Турецкий привык верить своим впечатлениям, которые его обманывали чрезвычайно редко. Опыт все-таки. Значит, и причина здесь другая.
Следователь Заборов «озвучил» версию не свою, а чужую, и очень кому-то необходимую. Кому, например? А тому в первую очередь, кто так ловко организовал это ДТП, и более того — продолжает искренне верить в собственную неуязвимость. Поэтому и наплевать этому человеку, что будет потом со следователем Заборовым, если того захотят притянуть к ответу за полное его служебное несоответствие. Одним больше, одним меньше — какая разница! И человек этот настолько силен, что тот же Заборов даже и не решился возразить, а послушно изложил подсказанную ему версию. И теперь он должен подготовить постановление
Здесь есть своя логика. Но она будет вовсе отсутствовать, если тот же Заборов хотя бы на минуту усомнится в том, что его решение о взятии под стражу человека, находящегося в больнице, будет немедленно опротестовано в вышестоящих инстанциях. А если он, зная об этом, все равно прет на рожон? Может быть, им сейчас важен именно сам факт, в этом-то все и дело? Пока посадят, пока выпустят… Система действует со скрипом, колеса проворачиваются, может, и верно, но медленно. А жизнь не стоит на месте, дела делаются порой стремительно, особенно криминальные. Вот и решение… Ибо в конечном счете проблема вовсе не в Гордееве, а в том человеке, которого он взялся защищать, — в Гусеве. Вот ее-то они — те! — и хотят решить максимально быстро. А тут Юрка со своей дурацкой папкой!
Александр Борисович, памятуя о совете Вячеслава Ивановича не притягивать раньше времени Костю Меркулова к решению этих мелких, в сущности, вопросов, все же решил, что сам он, даже и в новом своем качестве, будучи помощником генерального прокурора, тем не менее не должен вносить в чужое расследование частной инициативы. Есть определенный порядок, есть закон, которому необходимо следовать и не создавать при этом никакой путаницы и сумятицы. И следовательно, хочешь не хочешь, а Костю ввести в курс дела придется. Увы, но от этого теперь уже никуда не денешься.
Ну, к примеру, на основании чего вдруг явится в Хамовническую межрайонную прокуратуру достаточно известный там — и не только по причине места своего проживания — госсоветник юстиции Турецкий и потребует предоставить ему для ознакомления материалы следствия по делу… и так далее? Что это, понимаешь, за своеволие? Куда это годится?
И совсем другое дело, если материалы, в порядке, так сказать, надзора, потребует представить в Генеральную прокуратуру сам заместитель генерального по следствию господин Меркулов. Попробуй откажи! Вот теперь садись, Турецкий, и читай себе спокойно. И можешь быть уверен, что, пока материалы у тебя на столе, никакие волевые решения Заборова относительно судьбы Гордеева у них не пройдут.
Все-то оно так, но почему-то подмывало сесть в машину и подъехать в Хамовники. Посмотреть в глаза этому Заборову, проверить первоначальное свое впечатление о человеке. Может, его в самом деле держат на таком крюке, с которого не соскочишь при всем желании? Может, и рад бы остаться честным человек, да обстоятельства складываются так, что вынужден им покориться, иначе… А что бывает иначе, Александру Борисовичу объяснять не надо. К Косте он все-таки зашел и как бы между прочим ввел его в курс последних событий, связанных с Юрой Гордеевым. Меркулов проявил беспокойство, но, вопреки ожиданию Турецкого, не в связи с подтасовками в деле, о котором Александр Борисович также не преминул упомянуть мельком, а лишь по поводу здоровья адвоката. В том плане, что, может быть, подъехать надо в клинику, навестить, яблочек ему там… от друзей, известно, не дождешься. Турецкий успокоил, сказав, что у палаты дежурят ребята из «Глории», а им сказано, что надо делать, так что Юра от отсутствия витаминов не страдает. А вот что касается следователя, ведущего расследование…
Меркулов не грубо, но и не очень деликатно перебил:
— Саня, пусть они занимаются своими делами, а у нас немало своих.
— Ну а если им вдруг придет в мысль свалить все на Юрку? Разве такой вариант исключается?
— Они что, ненормальные? — спокойно «удивился» Меркулов. — Не морочь мне голову и не мешай работать.
Обычные слова сказаны, реакция на них была тоже давно уже исчислена. Турецкий встал, изысканно отвесил «барину» поклон и вежливо затворил за собой дверь. Увидев вопросительный взгляд Костиной секретарши Клавдии Сергеевны и воспользовавшись отсутствием в приемной настырных посетителей, Александр подвинул к ее столу стул, уселся верхом и спросил вполне проникновенным голосом, против которого Клавдия не могла устоять ни прежде, ни теперь.
— Скажи-ка мне подруга, только честно, отчего у Кости дрянное настроение? Кто успел нагадить?
— Он вернулся полчаса назад от генерального, — таинственно наклонилась к нему Клавдия, одновременно ненарочито выкладывая на папку с деловыми бумагами перед собой пышную грудь и наблюдая за реакцией Турецкого.
— Клавдия, — голосом, полным сдержанной страсти, негромко укорил ее «любимый Сашенька», — ну не здесь же! А чего ему там надо было? Странно, что я не видел.
— Возможно, они обсуждали какие-то вопросы, ориентированные на Житную, понимаешь? Он как вернулся, сразу велел соединить его с Максимовым, первым замом министра. Странно, обычно такие звонки делает сам, и не по городскому аппарату, как ты понимаешь. И разговор у них был совсем короткий. После чего он попросил у меня чаю. Я принесла, а он просто багровый сидел. Я уж подумала: плохо с сердцем. «Ничего, — сказал, — уже прошло». Такие дела, Сашенька. А как у тебя? Дома все здоровы? Настроение как?
— Хочешь поправить? — усмехнулся Турецкий.
— Да куда уж мне, — вздохнула Клавдия.
— А кому кроме тебя? Ты запомни раз и навсегда, подруга: женщина способна к настоящей любви до ста лет. А тебе еще и первой половинки не исполнилось, девчонка. Вот поднаберусь силенок, вот… ужо…
— Брось трепаться, — засмеялась она. — Совсем ведь забыл… Да, я тебе не сказала. Когда чай принесла, на столе у него бумажку увидела. А на ней одно слово — «адвокат» и три восклицательных знака. Он мой взгляд перехватил, бумажку скомкал и швырнул в корзину. Это тебе что-нибудь даст?
— Ах ты моя Мата Хари! — Турецкий перегнулся через стол и чмокнул Клавдию в кончик носа. — Ах ты разведчица моя! Умница! Именно это я и хотел знать. Клавдия, ты нуждаешься в поощрении!
— Правда? — Ее лицо вспыхнуло от удовольствия. — И когда ты собираешься?..
— Прямо сейчас. Немедленно!
— Ты с ума сошел! — Она сделала огромные глаза, будто и не сомневалась в том, что Сашенька способен немедленно заняться этим самым «поощрением». — Рабочий же день кругом!
И вот это был уже серьезный аргумент. Турецкий почесал пятерней собственную макушку и… вынужден был согласиться со столь веским контрдоводом. Значит, придется снова отложить. И в общем-то, слава богу!
Минут пятнадцать спустя, бодрый и решительный, Александр Борисович ехал в Хамовники. Но через Житную улицу, то есть мимо здания Министерства внутренних дел, где размещалось управление, которым руководил генерал Грязнов.
Нужна была короткая консультация, и провести ее следовало не только немедленно, но и желательно так, чтобы никому постороннему не пришло в голову поинтересоваться, чего это вдруг встретились дружки посреди рабочего дня и совещаются с таинственными физиономиями. И, главное, где — в какой-то паршивой забегаловке, куда приличному человеку даже стыдно заглянуть. Имелась такая «точка» у Славки, в лабиринте Люсиновских переулков — малоприметная, но удобная. В цокольном этаже, размером с однокомнатную квартиру. Короткая стойка бара, пара стульчиков, столик на высоких ножках у окна, прикрытого жалюзи. Прежде такие «точки» были повсеместно и назывались по-всякому, но служили одной благородной задаче — дать прохожему минутное отдохновение и рюмку водки с каким-нибудь незамысловатым бутербродом, вроде кусочка черного хлеба с очищенной килькой на нем и кружочком лука; теперь почему-то — редкость. Либо там, где они еще остались, такие цены, что посмотришь, махнешь рукой и… ограничишься банкой рекламного пива из ближайшей палатки. А с ней, извини, отдых только в телевизоре…