Взыскание погибших
Шрифт:
Он взял коробочку, раскрыл ее. На алом бархате лежал восьмиконечный крест с бриллиантовыми подвесками на левой и правой сторонах.
— Ну что, нравится? Дай-ка я тебе его надену. Снимешь его только в тот час, если захочешь отдать кому-нибудь из своих детей.
«Этот час настал, — подумала Александра Феодоровна, сжимая правой ладонью крест, который оставался на ней с того дня. — Отдам крест Татьяне, она его сохранит. Она позаботится о детях, потому что нас могут убить в любой день. Но детей, детей-то они не тронут!..» Государыня стала вполголоса молиться: «Царице моя Преблагая, Надеждо моя, Богородице…»
Впервые она услышала эту молитву в те дни, когда умирал великий император. Они с Николаем
Шла вечерня. Увидев наследника с невестой, народ расступился, пропуская их вперед, к клиросу. Там стоял небольшой хор — несколько женщин.
И вот тогда Аликс впервые услышала эту молитву. Слов она не поняла, кроме «Богородице». Но ей сразу же стало ясно, что молитва обращена именно к Ней, Матери Божией.
Пение было протяжным, печальным и нежным одновременно. Женщины пели просто, но с такой силой чувств, что сердце Аликс дрогнуло и учащенно забилось.
«О, они просят Ее, просят о заступничестве, конечно. О спасении просят. И я попрошу». Неожиданно для самой себя она опустилась на колени: «Приятелище сирых и странных Предстательнице, скорбящих Радосте, обидимых Покровительнице!»
Сердце сладко замирало, уносило куда-то, почему-то хотелось плакать от умиления и радости — тихой, прежде незнакомой: «Зриши мою беду, зриши мою скорбь; помози ми, яко немощну, окорми мя, яко странна…»
Когда они вышли из церкви, она стала расспрашивать Николая об этой молитве. И он объяснил ей, как мог. С того вечера она стала учить эту молитву, и скоро ей открылась прямая дорога ко Господу, по которой она шла двадцать три года, вплоть до этого часа — 16 июля кровавого 1918 года.
Глава одиннадцатая
Теплые слезы
16 июля 1918 года. День
Когда они все вместе были на воздухе в этом маленьком садике, на душе становилось легче. Она с детства знала, что уныние — грех, но, всегда склонная к задумчивости, размышлению, из-за своей молчаливости многим, даже родным людям, казалась если не гордячкой, то слишком отстранившейся от всех и замкнутой. Ее всегда прямая спина, уверенно-твердая поступь, весь вид говорил о том, что это именно царица, а когда она была юной — принцесса. А прямой нос, мягкий рисунок губ, нежность щек, покатость высокого, без единой морщинки лба, который обрамляли густые, от рождения вьющиеся волосы цвета красноватого золота, невольно вызывали в душе одно слово — «красавица».
Даже сейчас, когда ей было 46 лет, измученная постоянной, ни на минуту не оставляющей ее тревогой за жизнь больного сына, многие свои болезни получившая из-за этих и множества других страданий, связанных с судьбой мужа, ее семьи, всей России, она все равно оставалась красавицей. Конечно, уже не той, что была в апреле 1894-го, в двадцать два года, когда красота ее цвела, как весенний сад. Теперь юная красота преобразилась молитвенным предстоянием перед Господом. Страдания сделали ее возвышенно-скорбной, строгой и мудрой, и выражение глаз стало, как у святой Софии, матери трех дочерей по имени Вера, Надежда, Любовь.
Дочь знатного вельможи знала, что на ее глазах убьют трех дочерей, если она не отречется от Христа. Она не отреклась и отдала душу Господу, оплакивая убитых чад своих. Так и Александра, царица русская, знала, что и ей предстоит скорбная участь. Только у нее, императрицы, детей не трое, а пятеро, еще любимый муж, который из всех живущих на земле один знает, что она готова на любые страдания во славу Божию.
Она закрыла молитвослов, посмотрела на мужа, который остановился у яблоньки, опустив сына с рук на землю. Яблонька
Государь показывал на них и что-то говорил Алеше, а тот, подняв голову, смотрел то на дерево, то на отца.
Алеша за последний год заметно вырос. Выглядел он сейчас старше своих лет. Волосы его потемнели, расчесаны на пробор и уже не вьются, как раньше. Он строен, подтянут, любит надевать гимнастерку, а не матроску, как раньше. И брюки у него сшиты по-военному, узкие по всей длине, опоясанные сверху ремнем с широкой пряжкой. Когда он стоит вот так или ходит один, без посторонней помощи, когда у него нет ушибов и внутренних кровоизлияний, взгляд его проясняется, глаза светлеют, как будто внутри кто-то поворачивает выключатель, и вспыхивает такой свет, который иначе как небесным не назовешь. Это замечала не только она, мать, но и всякий, кто находился рядом с царевичем.
Она видела это даже по угрюмому коменданту Юровскому, который изо всех сил старался показать, что он доброжелательно относится к узникам, исполняя свой долг по обязанности, и только. Но государыня, научившаяся по глазам людей, с которыми ее сталкивал Господь, определять саму суть того, что составляло характер человека, видела, что Юровскому нравится положение коменданта, заставляющего ее, царя и всю царскую семью вести себя согласно его воле.
Государыня видела и внезапно появляющуюся искреннюю симпатию коменданта к Алеше, которую он тут же подавлял, и наигранную благосклонность к цесаревичу, и трудно скрываемое презрение к государю императору, и злобу к ней, царице. Юровский, как и охранники из австрийцев, немцев, венгров, латышей и русских, с которыми она сталкивалась то в коридорах дома, то в гостиной, то в столовой, то на прогулке, не могли не видеть, что она царица, хотя она была в простом сером длинном платье со всегдашней ниткой жемчуга на шее, который очень любила. Она не один раз слышала, как Юровский нарочно громко говорил подчиненным: «бывший царь», «бывшая царица», но сам при ее появлении замолкал и несколько раз невольно вставал, хотя потом спохватывался и тут же садился, кривя толстые губы в насмешливой гримасе.
И после рождения пятого ребенка фигура царицы осталась стройной, спина ее не согнулась. Хотя глаза уже не лучились сине-серым сиянием, но все равно она оставалась царицей. В ее облике, взгляде, посадке головы, словах и движениях была видна красота зрелой женщины, величие государыни, несущей свой скорбный крест.
Солнышко выглянуло из-за листвы яблоньки и осветило лицо государыни. Она закрыла глаза, положила ладонь на шею, ощутив цепочку, на которой вместе с крестом висело кольцо с рубином — подарок жениха. С этим прекрасным кольцом она не расставалась никогда. В Кобурге, на свадьбе брата Эрнеста, где присутствовали все европейские монархи, было объявлено, что Николай, наследник престола Российской империи, и Аликс, дочь Людвига IV, великого герцога Гессен-Дармштадтского, становятся женихом и невестой. И вот тогда он подарил ей это золотое кольцо с крупным рубином, отливающим темным багрянцем. Сначала она носила его на среднем пальце правой руки, а потом, после того, как приняла Православие, повесила кольцо на ту же цепочку, что и крест.
Она сделала это без чьей-либо подсказки, сама не зная, почему, лишь потом осознав, что поступила так по воле Божьей. Православный крест и замужество с будущим императором российским слились в единое целое, стали нераздельны.
В те счастливые дни он разрешил ей читать свой дневник и, если ей захочется, делать в нем свои записи.
Когда они прощались, она написала: «Мы навсегда принадлежим друг другу. Я — тебе. В этом ты можешь быть уверен.
Ключ от моего сердца, в котором ты заключен, потерян, и тебе никогда не выйти оттуда».