Взыскание погибших
Шрифт:
— И, сверх того, возводит их в святые, — добавил Войков. — Поэтому вопрос стоит очень серьезно — о коренном уничтожении тел.
— Как это — «коренном»? — спросил Ермаков.
— То есть о таком, чтобы их никто не нашел, — опять объяснил Голощекин.
— Мой отряд — все верх-исетские, места знаем получше вас, женевских. Выбирали всем отрядом. Вы что, мне не доверяете?
— Петр успокойся, — Белобородов понимал, что «женевец» Войков зря наседал на Ермакова — тот обидчив и быстро свирепеет. — Лучше скажи, как во время движения автомобиля с телами будет организована скрытность этого движения? Каковы посты и где они будут
— Вопрос дельный, — согласился Ермаков. — Мой отряд конными и пешими перекроет дорогу в Коптяки и к Четырем Братьям. Если кто сунется, скажем, что военные маневры.
— Хорошо! — согласился Белобородов. — Людей у вас достаточно?
— Вполне. Надо только назначить хорошую плату.
— Само собой, товарищ Петр, — опять иронически сказал Войков. — Я полагаю, что бойцам «Дома особого назначения» выдадим по 400 рублей. Бойцам вашим, товарищ Петр… поменьше?
— Это почему? — возмутился Ермаков. — Если хотите знать, работа моим предстоит более тяжелая.
— А вот это ты зря, Ермаков, — быстро возразил Лукоянов. — Вся работа, которую мы проводим по уничтожению царских палачей, — революционная в самом глубоком смысле и одинаково трудная. Вся — вот от этого нашего заседания, которое уже становится историческим, до самого последнего шага, который мы совершим. Телеграфировать в центр будете вы, товарищ Белобородов, как председатель Уралсовета. Конечно, телеграмму надо бы сохранить для истории, но поскольку мы действуем в столь опасное время, когда враг близок, следует блюсти особо строгую секретность. — Он сделал паузу. — Конечно, следовало бы слугу, повара и доктора отпустить, но свидетели, пусть и косвенные, могут навести на следы…
— А поваренок Седнев тоже свидетель? — спросил Войков.
— Свидетель. Но что такого он может сказать? — Лукоянов развел руки в стороны. — Ничего практически.
— Пожалуй, отпустим его. Как считают другие?
— Я бы не отпускал, — сказал Ермаков.
— Все же мальчишка. — Голощекин старался не смотреть в сторону Ермакова. — Принимаем?
— Принимаем, — за всех ответил Белобородов.
— Завтра утром, — он посмотрел на часы, — нет, уже сегодня в девять утра начнем заседание облсовета. И проведем это решение. Выступить надо всем. Если будут сомневающиеся… Толмачева подготовить, чтобы он картину на фронте обрисовал ярко, как военный комиссар… Пусть скажет, что другого выхода у нас нет, потому что враг возьмет Екатеринбург. О времени проведения операции… Яков, продумайте этот вопрос с Ермаковым… после того, как еще раз разведаете место уничтожения тел.
Наступила тишина. Стало слышно, как отсчитывают время напольные часы.
Каждый из присутствующих осознал, что ему предстоит сделать.
— Я думаю, пару дней на подготовку хватит, — сказал Юровский. — Назначим срок сейчас, чтобы действовать быстрее. В ночь с шестнадцатого на семнадцатое. Ровно в 22 часа.
Опять повисла пауза, опять стал слышен ход часов. — Принимается, — сказал Белобородов.
Он достал из кармана большой платок, вытер потную шею. Все заметили, что руки у председателя Совета тряслись.
Глава четвертая
Пятидесятый псалом
13 июля 1918 года. День
Государыня поставила подушку почти вертикально, привалив ее к спинке кровати, — так удобнее голове. Главное, чтобы не было приступа
«Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое».
Пятидесятый псалом она знает наизусть. Совершенная, мощная по духу, отлитая в чеканную форму песнь Давидова.
«Окропиши мя иссопом, и очищуся; омыеши мя, и паче снега убелюся».
Когда она стала учить русский язык, он ей давался трудно, и это сильно огорчало ее. К новой встрече с женихом ей как раз и хотелось удивить его знанием русского языка, но она продвигалась вперед слишком медленно. А тут еще Элла, старшая сестра, сказала, что надо знать не только русский, но и богослужебный язык — церковнославянский. Элла (так звали домашние старшую сестру Аликс Елизавету) вышла замуж за великого князя Сергея Александровича, который был очень хорош собой и боготворил свою возлюбленную. Сразу было видно, как они счастливы, как подходят друг другу, как они выделяются даже на фоне блестящего русского двора, где столько красивых дам и кавалеров, где все так прекрасно одеты, где сверкают золото и драгоценности, белозубые улыбки и голубые глаза.
Элле все давалось легко, и Аликс (так ее звали дома, в дармштадтском дворце великого герцога Людвига, ее отца) невольно восхищалась сестрой, а про себя думала, что у нее так, как у Эллы, никогда не получится.
Когда Элла решила перейти в Православие, отец не отринул ее, хотя высказал резкое суждение в письмах и тяжело переживал эти дни. Аликс это видела. А как он воспримет известие, что она выйдет замуж за русского престолонаследника? Ведь ей тоже необходимо будет перейти в Православие.
Но как это все произойдет, она не знала. Элла успокаивала сестру, говорила, что все придет само собой, что Господь все управит, потому что Аликс и Николай женятся по любви. Жених будет ждать целых десять лет, добиваясь ее руки, не пойдет на поводу у родителей, дождется своего часа, когда в сердце его избранницы зажжется ответная любовь, когда отец благословит их брак.
Она не предполагала, что все так произойдет, что этот скромный мальчик с огромными серо-голубыми глазами, легкими, пушистыми усиками, которые еще не знали бритвы и только начали пробиваться на нежном, поразительно приветливом и располагающем к себе лице, что этот мальчик и станет ее суженым. Ей и в голову не могло прийти, что мальчик окажется столь волевым, упорным, проявит такую настойчивость и будет продолжать ухаживать за ней, хотя никаких поводов она для этого не давала.
Впервые они встретились, когда великий князь Сергей и Элла венчались. Ей представили Николая как наследника русского престола, и она отметила, что наследник слишком юн и слишком, пожалуй, хрупок для того, чтобы быть царем такой огромной державы, как Россия. Вот его отец — это другое дело. Он огромен, могуч и будет жить сто лет, не меньше. Впрочем, мысли эти мелькнули и тут же исчезли.
Уже тогда было видно, что она станет красавицей — лебединая шея, царственная осанка, чудесные золотистые волосы с красноватым отливом… Недаром бабушка, английская королева Виктория, уже тогда поняла, что внучка ее будет королевой или, по крайней мере, великой герцогиней. И хотя старшую, Эллу, она любила не меньше, бабушка прозорливо видела, что Эллу ждет не такая судьба, как Аликс.