XV легион
Шрифт:
Итак, судьба забросила их на тот самый остров, на который некогда был сослан с отцом Оппиан. Виргилиан несколько раз спрашивал Делию, как она себя чувствует, но та ничего не отвечала. Только раз она шепнула, чтобы он не беспокоился. Но у него сердце сжималось от тяжких предчувствий.
Он вышел на дворик, где овчарка вылизывала в конуре родившихся этой ночью щенков, скуливших, копошившихся под материнским брюхом. Собака посмотрела на него умными глазами, точно спрашивая, не может ли этот человек причинить вред ее потомству, но успокоилась и продолжала с увлечением вылизывать щенков. Виргилиан позавидовал ей, такой спокойной,
Селение состояло из нескольких бедных хижин под красной черепицей или даже под соломенными крышами. Дети играли на улице с деревянным волчком. Жители, пастухи и огородники, стояли кучами, переговариваясь между собою по поводу взволновавшего их события. Где-то за холмами погибала «Фортуна».
Наконец приехал на ослике врач. Это был величественного вида старик по имени Феликс. Виргилиан не знал, что он являлся главой местной христианской общины, к которой принадлежали и приютившие их пастухи. Феликс имел в городе дом и обширный виноградник, был единственным врачом на острове, но это не мешало ему заниматься делами общины, совершать требы, иметь общение с вверенными его попечению душами пастухов, корабельщиков и ткачей, которых было много на Мелите.
По некоторым признакам и словам Делия догадалась, что люди, в доме которых она очутилась, христиане. В этом она увидела перст Божий. И когда хозяйка, румяная женщина по имени Диотима [45] , удивившая Виргилиана своим платоновским именем, шепнула ей, что врач их врачует и души, она схватила руку старика и долго шептала ему о чем-то. Старик повернул голову и сказал Виргилиану:
– Друг, оставь нас наедине.
Виргилиан покорно вышел. Дети все еще играли в волчок, заставляя его вертеться ударами бича. Овчарка вылизывала щенков. Трифон с корабельщиками ушел спасать с корабля остатки товаров. Скрибоний в изнеможении спал. И Виргилиан вдруг почувствовал то страшное одиночество, когда некому сказать слова и не с кем разделить свое горе. Но спустя некоторое время на пороге показался взволнованный врач и поманил его рукой.
[45] Диотима – в диалоге Платона «Пир» жрица Диотима должна была искупить грехи афинян во время чумы 429 г. до н.э.
– Она хочет тебя видеть, – сурово сказал он, вытирая рукой слезы на глазах.
Делия улыбалась ему.
– Как ты себя чувствуешь? – тихо спросил Виргилиан и вопросительно посмотрел на врача. Но тот закрыл глаза.
Врач вышел. У дверей дома его уже дожидались два поселянина спросить совета, стоит ли покупать участок земли, который продавала после смерти мужа одна женщина. Старик, только что приготовлявший душу человеческую к отправлению в далекое путешествие, в Небесный Иерусалим, где нет ни слез, ни воздыханий и откуда нет возврата, еще со слезами умиления на глазах стал обсуждать выгоды и невыгоды покупки. Выходило, что землю покупать надо, что нельзя упускать такого случая.
Делия не отвечала на призывы. Дыхание ее было шумным, лицо пылало. Выйдя из домика, Виргилиан подошел к врачу, чтобы узнать, что он думает о больной. Феликс развел руками.
– Одна надежда на милость Божью, – сказал он торжественно, – я дал ей жаропонижающее питье, но приготовься ко всему. Средства медицины невелики. Посмотрим, как справится с недугом
Виргилиан отправился в ту хижину, где нашел себе приют Скрибоний. Поэт хорошо выспался и теперь сидел за столом, ел сыр и хлеб, запивал еду вином из деревенской глиняной чаши.
– Здравствуй, Виргилиан. Я всегда говорил, что приятно жить на земле. Какой здесь сыр! Какое вино!
– Делия умирает!
– Что ты говоришь? Не может этого быть!
На глазах у Виргилиана стояли слезы. Смерть Делии казалась ему космической катастрофой. Это разрушало все понятия о логическом ходе вещей во вселенной. Неужели она должна умереть, а все вокруг – люди, животные, этот остров, камни, дома, море – все будет существовать, жить, радоваться солнцу? Тело ее будет предано безобразию смерти, распадется, сгниет, а вот этот камень еще будет существовать века. Как все непрочно в человеческой жизни! И только теперь он понял, как она ему дорога, нужна. Даже не своей красотой, поцелуями, а чем-то другим, неуловимой близостью своей души, родственностью переживаний, тем, что она так умела всегда понимать его с полуслова, любила те же стихи и книги, те же пейзажи, стояла в спорах на его стороне.
Он пошел назад, в хижину пастухов. Делия лежала, как потребовал врач, под горой овчин.
– Может быть, это вызовет потение, – сказал озабоченно Феликс.
Хозяйка с именем из «Пира», высокогрудая, русоволосая, как Юнона, укачивала в колыбели ребенка, напевала ему едва слышно песенку о козле. Виргилиан подошел к Делии, поцеловал ее в лоб долгим поцелуем.
– Делия, скажи мне что-нибудь!
Тогда она открыла глаза, улыбнулась жалкой улыбкой, от которой у него сжалось сердце.
– Дай мне яблоко...
Он принес плоскую плетеную корзину, наполненную плодами: яблоками, виноградом, смоквами. Делия взяла румяное яблоко, поднесла его ко рту, но потом положила опять в корзину и только гладила плоды дрожащей рукой, точно прощалась с обилием земли. Он услышал ее прерывистый шепот:
– Как грустно все-таки покидать землю... И с тобой расставаться. Навеки...
Он дал ей напиться. Край чаши, из каких вкушают вино поселяне и пастухи, стучал о зубы. Напившись, Делия опять закрыла глаза.
– Как все-таки тяжело... – повторила она, с трудом произнося слова, прерываемые тяжкими вздохами. Дыхание ее походило на свист. Она уже задыхалась, металась на ложе в жару, в бредовых видениях.
– Не покидай меня, Делия, – говорил ей Виргилиан, – я не переживу тебя! Мы будем жить долго. Поедем в Александрию. Там ты увидишь мать, дом, в котором ты родилась, научилась говорить...
– Не плачь, милый! Может быть, мы увидимся там... на небе. Но если ты будешь в Александрии, спроси дом Серапиона... тебе его покажут. Недалеко от Канопских ворот... Скажи матери, как я умерла...
– Не умирай, Делия, – рыдал Виргилиан.
– Нет, я знаю, что умру. Дай мне твою руку... Так...
Дыхание ее становилось все тяжелее, чаще.
– Господь мой, милости жажду! Не покинь рабу Твою...
Виргилиану казалось, что она бредит, но это она вспоминала обрывки молитв. Он услышал незнакомые слова:
– Отче, пребывающий на небесах...
Дверь отворилась, и на пороге показался старик врач, уже не в синем плаще, а в белой тоге, которую ему принесли из городка. В руках он держал нечто прикрытое белым покрывалом – чашу причащения. За ним стояли толпой жены и сестры пастухов.