XX век. Исповеди
Шрифт:
– Постараюсь…
– Это будет замечательно, - сказал он.
– Ученые страны должны знать правду о том, что происходит… Да и не только ученые…, - добавил он.
Мне удалось напечатать в "Правде" полностью последнее выступление последнего президента Академии наук СССР, и я считаю этот день одним из лучших в своей журналисткой работе.
…Добрые и хорошие дела всегда помнятся. И даже встретившись с Гурием Ивановичем Марчуком спустя почти десять лет после тех памятных событий мы вспомнили о них. Много воды утекло в его родной Волге и в моем родном Днепре с тех пор, но, к счастью, наша наука жива, развивается и, как всегда, устремлена в будущее. Именно поэтому
– Если в XX веке - торжество физики, то в XXI веке - проблемы жизни, биология. Она будет центральной. И даже можно поставить некоторые вехи ее развития, определить тенденции. В Англии синтезировали одну из 22 хромосом, правда, самую короткую, но, тем не менее, в ней несколько сотен тысяч генов! Это начало. .. И хотя прогнозировать науку сейчас очень сложно - из-за нелинейности ее развития, но, тем не менее, можно утверждать, что XXI век станет веком глобального изучения генома человека, животных и растений. Сейчас идет массовый поиск путей, как исключать ненужные геномы, мешающие развитию флоры и фауны, и как их замещать теми, которые нужны. Уже научились "отрезать" ферменты, и их уже много… Я убежден, что проблема "конструирования" геномов в XXI веке будет решена.
– Но все-таки в центре будет изучение человека?
– Здесь две стороны. Первая: медицинская, то есть здоровье. Вторая сторона - ужасная! Я имею в виду клонирование людей, о котором все больше и больше начинают говорить. И еще в мою бытность заместителем председателя Совета Министров СССР мы вели речь о контроле за теми работами, которые ведутся в генной инженерии. Но никто не может гарантировать, что даже при жестком контроле, такие работы не будут вестись подпольно.
– А в чем вы видите опасность клонирования?
– Это пойдет во зло человечеству. Допустим, какой-то человек будет клонирован, точнее - его "наследство". Оно само не будет понимать сути происходящего, но начнется "засорение" человечества, так как каждый индивидуум несет в себе не только добро, но и зло. Тут возникают философские проблемы, но даже невооруженным глазом видно, насколько опасно клонирование для нашей цивилизации. И поэтому когда я говорю о прогрессе биологии, хочу обязательно подчеркнуть: наука должна пойти по пути познания всех геномов человека для того, чтобы научиться лечить болезни, наследственные или приобретенные, в основном за счет изменения генофонда.
– И вы считаете, что это реально?
– В последние десятилетия пришло понятие о том, как гены "распоряжаются" развитием человека. Причем многие, казалось бы, очевидные вещи приобрели иной смысл.
– Например?
– Считалось, что раковые клетки, если они появляются у человека, животного или растения, означают "начало конца". Однако последние исследования показали, что онкологические гены есть у каждого человека. Не будь их, человек не смог бы вырасти… Плод вырастает из одной клетки: оказывается, это действие онкологического генома, и именно он способствует тому, чтобы клетки воспроизводились с огромной скоростью. Есть еще "регулирующие" гены, которые и определяют, какому органу и как ему следует развиваться. В течение девяти месяцев идет гигантская наработка клеток, и как только новый организм появляется, онкологический ген перестает работать - он отключается, "засыпает".
– Но ведь это крайность– на самом деле организм способен регулировать рост клеток?
– Конечно. Каждый день происходит приблизительно 1200 мутаций, и некоторые из них "будят" и онкологические гены. Но у него в организме есть "киллеры", которые убивают опасные клетки, и тогда человек не заболевает. Но постепенно при старении организма его защитные свойства ослабевают, иммунная система изнашивается, "киллеров" становится меньше…
Говорят, за жизнь происходит приблизительно пятьдесят делений клеток, а потом этот процесс прекращается. И вот тут онкологический ген вновь выходит на сцену: он становится "мусорщиком" - фактически "убивает" постаревший организм.
– Вы же не генетик, не биолог ?
– Ну как же! Я 26 лет работаю в этой области, так что можно считать меня специалистом…
– Но все-таки вы прежде всего математик?
– Конечно.
– Но почему вXXвеке вы, математики, сначала создавали ядерное оружие, способное уничтожить все живое на планете, а теперь пытаетесь продлить эти же самые жизни? Кстати, и вы, Гурий Иванович, начинали свой путь в науке именно с "Атомного проекта" в Лаборатории "В", что находилась в Обнинске…
– Гуманистические идеалы всегда были присущи ученым. С 1953 по 1956 я занимался водородной бомбой, то есть вели расчеты. Один расчет делал коллектив академика Дородницына, другой проект был в Арзамасе-16, и им помогал академик Келдыш, а мы вели третий проект. Когда мы сделали все варианты, то лучшим оказался "арзамасский проект". Самый интересный, как мне кажется, был наш вариант: "тритий-дейтериевый", но у трития очень короткий период полураспада, а потому его нужно все время обновлять и обновлять… В Арзамасе-16 нашли такое соединение, которое почти не распадается, и это определило победителя в том соревновании.
– И что вы стали делать?
– Теперь, пожалуй, об этом я могу рассказать… Я переключился на атомные подводные лодки. У нас было собственное направление: жидкометаллический теплоноситель для реакторов, и наши лодки стали "охотниками", то есть самыми быстрыми подводными лодками. Такие реакторы используются на флоте до сих пор… Одновременно мы принимали участие в расчетах первой атомной электростанции (и этим я горжусь!), потом других реакторов. Написал две книги, они опубликованы в США, Китае, других странах.
– И вам стало неинтересно?
– Принципиальные проблемы были решены, и через полгода я… испугался! Если бездеятельность продолжится, то я буду деградировать… А тут началась организация Сибирского отделения Академии наук. К нам в Обнинск приехал академик Соболев, он познакомился с нашими работами. Он предложил переехать в Новосибирск. А мы только что получили новую квартиру… Чуть позже с таким же предложением ко мне обратился академик Лаврентьев, и мы поехали. Работали там мы 18 лет, и это, бесспорно, были лучшие годы нашей жизни. И там появились ростки того, что стало целью моей научной жизни - это физика атмосферы. Эта проблема оказалась безумно трудной, но, тем не менее, мы оказались пионерами в этой области.