Я-1 (Клаутрофобическая поэма) (2002 г.)
Шрифт:
Он тихо подошёл к буфету, выдвинул ящик со столовыми приборами, вязл длинный и безнадёжно тупой кухонный нож и также тихо вышел в коридор. Уже через секунду хлопнула дверь на лестницу...
Мы с Катей, как принято говорить, недоумённо переглянулись... В этот момент я как обычно успел подумать только своё коронное «эко, блядь!» и неожиданно для себя самого резко встал, вскочил в поношенные ботинки и выбежал вслед за ним.
Вообще, как показывает дальнейшая жизненная практика, на все экстремальные ситуации я не способен реагировать чем-то более эмоциональным, чем довольно ленивым восклицанием «эко, блядь!» и, как ни странно, немедленным действием. Я вскакиваю, мгновенно
На улице было уже темно и достаточно холодно, от силы 5-6 градусов пресловутого Цельсия в плюсе.
Между силуэтами деревьев я увидел пульсирующее светлое пятно. То был убегающий в ночь Никита. Я знал, что через несколько секунд он упрётся в решётку и бросился за ним. Действительно, уже пару мгновений спустя я смог рассмотреть его лучше. Этот осёл, решивший, вскрыть себе вены тупым кухонным ножом, с завидной для самоубийцы аккуратностью перелезал через ограду, стараясь не повредить себе яйца торчащими железными прутьями. Вполне логично! Ведь он же собрался резать себе именно вены!
Я почти догнал его, когда он уже спустился на землю и увидел меня. «Не подходи, сука! Зарежу!» – заорал он благим матом и побежал дальше. Я перемахнул через забор с гораздо меньшей осторожностью, но бог миловал – мои яйца так же остались целы. Однако Никита уже выбежал на освещённую улицу.
Немногочисленные прохожие в ужасе шарахались в сторону. Их нетрудно было понять. Несётся впотьмах этакое уёбище с безумными глазами, в кальсонах, босое, с ножом – и всё это безобразие происходит в октябре месяце!
Внезапно я понял две вещи: что я его всё же не догоню, и что с ним ничего не случится. И я вернулся.
У подъезда я нашёл Катю в слезах и в пальто, накинутом на плечи. Я немного поутешал её, и мы вернулись в квартиру.
Через некоторое время вернулся и Никита. Один из катиных гостей, двадцатилетний кавказский мужчина по имени Саня, от всей души хотел дать ему пизды, но Катя упросила его этого не делать.
Справедливости ради надо заметить, что у Никиты действительно появилось несколько неглубоких порезов, но только… с другой стороны руки.
Буквально в этом году я узнал, что, собственно, послужило причиной его эмоциональной вспышки. Оказывается, когда мы с Катей уединились на кухне, Никита уединился в соседней комнате с А. Там пьяная Ав общих чертах пожаловалась ему на жизнь. Никита, считая себя (не понимаю до сих пор в связи с чем) героем-любовником, решил её как следует успокоить и для начала попытался её облапать. Тут моя решительная Аи сунула ему кулаком в табло и сказала, что на его похороны никто не придёт. Может это в деталях было и не совсем так, но фраза «на твои похороны никто не придёт», равно как и взаимный мордобой, имели место в действительности. И это так расстроило незадачливого героя-любовника, что он решил немедленно свести счёты с жизнью. (Опять же не понимаю, что ему помешало. Впрочем, слава богу, конечно.)
В конце вечера та же Аутешала по-прежнему рыдающую Катю и приговаривала: «Всё хуйня! Мы – мускулистые суки! Нам всё по барабану!»
Такова была моя первая встреча с А. И такова была тогда она сама.
После этого вечера у нас с Катей начался двухнедельный роман, как я теперь понимаю, исключительно платонического характера. Очень скоро мы друг другу надоели и на месяц перестали общаться, а потом когда Слава Гаврилов на некоторое время стал её бойфрендом, мы помирились
20.
В академии наук
заседает князь Дундук.
Говорят, не подобает
Дундуку такая честь.
Отчего ж он заседает?
Оттого что жопа есть.
Александр Сергеевич Пушкин.
21.
В шестом классе школы мы с моим одноклассником Алёшей Сапожниковым увлекались двумя вещами. Во-первых, мы запускали ракеты, используя серу от спичек, каковая, как известно, вовсе не сера в смысле неорганической химии; три-четыре вида нитроцеллюзных клеёв, самым лучшим из которых был «AGO» (по-моему, это был литовский клей, изготовляемый на предприятии «Литбытхим» (Литовская бытовая химия – прямо-таки «мордовский шалаш»), на базе отдыха которого мы впоследствии отдыхали с мамой в 1987-м году), и жестяные баночки из под валидола. Когда не находился «Валидол» (а если находился, то всё его целебное содержимое немедленно безо всякого зазрения совести высыпалось в мусорное ведро), мы использовали тюбики из под зубной пасты. Но это только то, что касается двигателя. Немало мы заботились и о корпусах своих ракет. В какой-то очередной библии юных техников мы с Сапожниковым вычитали точные параметры идеального соотношения диаметра и длины – прямо, блядь, не побоюсь этого словосочетания, «золотое сечение». И дело пошло.
И были мы с Алёшей Сапожниковым друзья-конкуренты. Наш концерн назывался «Sky rockets and planes company». Было в этой компании два отделения: соответственно, имени Сапожникова и имени меня.
Были у нас и соперники (не сказал бы, чтоб прям друзья) в лице Антона Мартынова по кличке Зубыч (у мальчика действительно были очень странные зубы, по поводу чего мы, малолетние свиньи, не стесняясь злословили) и Егора Недбайло. Но их концерн у нашего, прямо скажем, хуй сосал. Мне принадлежал рекорд дальности полёта и некоторое время рекорд высоты (помнится, ракета моя называлась «Саламандра»), перебитый опять же Сапожниковым (как называлась его ракета не помню - кажется, он использовал какую-то буковку с циферкой), а Мартынову и Недбайло ничего такого не принадлежало.
Надо сказать, что мы очень круто развернулись, благодаря тому, что оба не были обделены мозгами и всё время норовили друг друга обогнать. У нас были и двух- и трёхступенчатые ракеты, и ракеты с системой спасения (своего рода спускаемые аппараты, что позволяло запускать в «космос» как тараканов, так и лягушек, которых мы потом благополучно возвращали в лоно их нехитрых семей), а Сапожников и вовсе однажды сделал модель спэйс-шаттла, которая действительно неплохо летала. Короче, мы хорошо жили. Но это только во-первых.
Во-вторых, мы тоже жили неплохо, но я о другом «вторых» хотел бы сказать.
Помимо ракет нас сказочно веселила ещё одна херь. Мы, опять же с Сапожниковым, самозабвенно рисовали научно- (а, впрочем, и псевдонаучно-) фантастические комиксы собственного, разумеется, сочинения. На большой перемене между вторым и третьим уроками, ровно в 10.10 мы начинали просмотр того, что каждый из нас накалякал накануне вечером.
Честно признаться, в отличие от Сапожникова, я никогда не умел рисовать, но мои комиксы всё же имели хождение по рукам одноклассников наравне с его. Видимо, благодаря масштабу художественного замысла. Больше там, на мой взгляд, было решительно не за что зацепиться. Так вот мы и счастливо протрубили всю первую четверть шестого класса, то бишь осень 1985-го года.