Я-1 (Клаутрофобическая поэма) (2002 г.)
Шрифт:
И тут он, конечно, у меня говна поел вдоволь. Все, естественно, засмеялись пуще прежнео, ибо его компетентность вызывала сомнения далеко ни у одного меня. Скотина! До сих пор уважаю себя!
Но кроме этого, однажды, где-то четверти в третьей, он сказал довольно дельную вещь, хоть это и была чистой воды совковая пропаганда. Хуйнаны сказал, что если мы плохо учимся и доставляем своим родителям хлопоты и неприятности, то наутро они не могут качественно трудиться на своих рабочих местах, а их некачественная работа ослабляет нашу великую Родину. Стало быть те из нас, кто учится недостаточно хорошо, автоматически являются вредителями и врагами народа. Конечно, относительно наших двоек, это был полный бред, но...
Неделю назад
Существует легенда, согласно которой, господин Микеланджело своими руками убил некоего юношу, чтобы потом писать с жизненно необходимой ему натуры.
Лично я далёк от этого, но вы меня хоть убейте, - я не вижу в том ничего дурного!.. ) . И богу (нашему бездарю-то главному!) даже прощать меня за что, ибо я, как обычно, говорю правду.
И ещё. Как в мировом, так и в отечественном, блядь, искусстве, многократно воспет подвиг, совершаемый родителями (чаще всего матерями, хоть и случаются исключения) якобы во имя их чад. Но почему-то замалчивается ежедневный подвиг, совершаемый детьми во всякой мало-мальски нормальной семье во имя незадачливых и неоправданно амбициозных родителей. Тут надо заметить, что мало-мальски нормальной семьёй следует считать любую семью, в которой дело, несмотря на очевидные основания, всё-таки не доходит до поножовщины. Вот так. Да святится имя нашего бездарного Господа!
51.
Положа, блядь, руку на сердце, я могу сказать следующее. И более того, надо сказать, я не могу сказать ничего, ибо, блядь, существует такая упрямая штука как факты.
Я не знаю женщины сильнее А. Несмотря на это, я помню один случайный разговор со Светой Богдановой, когда она дословно сказала, что терпеть – это прерогатива мужчин, с чем я также согласен. Но... я не знаю женщины сильнее А. Или... можно сказать иначе (хотя, конечно, можно этого не сказать, как и всего остального. Как известно, можно всё – вопрос как): никто и никогда меня так не любил.
Объективно, будучи кем угодно, но только не будучи объективно идиотом, я понимаю, что верно и то и второе, хотя вопрос, что есть первично решается каждым индивидуально, и сахар так же добавляется по вкусу.
Короче говоря, факты – вещь упрямая. Я счастлив, что меня любит такая женщина.
52.
Видит бог (в смысле, даже он видит при всей своей безалаберности, проистекающей исключительно от того, что у него в башке процессор хуёвый – upgrad(у) не подлежит!), так вот видит он то же, что и я (не более того!), глупость человеческая безгранична, ибо безгранична любовь простых людей к Богу, по определению неспособного предложить им ничего большего, да ещё и подталкивающего своих и без того неразумных детей к ещё большим безрассудствам.
Поистине, умны и сильны в этом мире одни безбожники. Они-то и придумали бога, что логично. Ведь нельзя же обвинять Писателя или Композитора в том, что в их отношении к собственным творениям недостаточно раболепия! Это естественно. Они же безбожники. Это же они создали Бога, а не наоборот.
И какого они создали Бога: а) бездарного, б) безответственного, в) глупого, г) самонадеянного,
53.
В начале июля 1988-го года у меня впервые зарябило в глазах от по-девственному неоправданного постоянного кручения юного милиного хвоста. И я написал ей письмо, в котором сказал, что то да сё, мол, первая любовь никогда не бывает счастливой и, следовательно, наша с ней переписка едва ли имеет смысл в свете вышеизложенных обстоятельств. Сказано – сделано.
Мы со всей моей невнятной и пафосной семейкой выехали на дачу, и вот тут-то на меня и навалилась какая-то лажа. Прежде всего оказалось, что несмотря на свои пятнадцать лет, я довольно сильно втюрился в эту злобную девицу, и разлука с ней стала для меня серьёзным испытанием, какого последнего я, честно признаться, не выдержал, и уже в сентябре всё началось по новой. Началось для того, как стало ясно в ещё большем последствии, чтобы через полгода всё ещё более однозначно закончилось, что, в свою очередь, как выяснилось позже, нужно было затем, чтобы через девять месяцев началось то, что закончилось уже моей первой женитьбой на оной, соответственно, Миле.
Тогда же, впрочем, летом 88-го, до этого было ещё очень далеко. Хотя, впрочем, ближе, чем от сегодняшнего дня, хотя, опять же, и в обратную сторону (с каким знАком, не знаю, хотя однозначно в обратную сторону, ибо со временем шутки плохи).
Мой тогдашний распорядок дня выглядел так. Начну с ночи, потому что мне представляется это более логичным. Я ложился спать, обильно обмазавшись антикомариной мазью «Оксафтал», ибо не выношу комаров и змей. Грузят они меня. Ничего не могу с этим поделать. Улёгшись в постель, я тихонько пару-тройку раз дрочил под одеялом, и предметом моих эротических грёз был кто угодно, только не Мила. Она появилась в них только тогда, когда мы с ней впервые занялись петингом (тогда до этого времени оставалось ещё полтора года), а окончательно стала мечтой онаниста-меня после того, как ушла от меня к Диме Стоянову.
Рано или поздно я засыпал. Снилась мне всегда какая-то поебень. Просыпался я оттого, что начинало хотеться ссать – нужник же был во дворе. Поссав, я ложился снова, чтобы встать не раньше полудня. Чтобы, таким образом, переждать крысиную возню своих родственников, ежедневно творившуюся по утрам на веранде.
Затем я завтракал и ложился на той же веранде, естественно, в отсутствие на ней вышеназванных граждан, дабы почитать какую-нибудь «умную» книжку.
Литература строго делилась тогда на две категории: на то, что доставляло искреннее удовольствие и давало почву для новых ёбаных размышлений и то, что нужно было прочесть для общепрофессионального развития, всеми возможными способами уговаривая себя, что мне это охуительно нравится, хотя на самом деле, по-моему, это было не так. Точно не помню.
К первой категории относились Достоевский, Пастернак (строго только «Доктор Живаго»), Гофман, Айтматов (строго только «Плаха»). Ко второй – Данте, Макиавелли, Вольтер да Гомер (рифма случайна). Переходное положение занимали Рабле, Кафка и Дидро.
Когда я заёбывался, я засыпал минут на 20-30, после чего снова принимался за чтение. Тогда я ещё не курил (я закурил, когда мне было девятнадцать; когда от меня ушла Мила) и, соответственно, не знал, что такое «перекуры» в исконном смысле слова. Поэтому когда я заёбывался окончательно, я устраивал себе долгие велосипедные прогулки, используя для этого модель «Украина». Она была красная и внушительная и досталась в наследство от моего дяди в тот период, когда за пять лет он перенёс два или три инфаркта.