Я 11-17. Ответная операция
Шрифт:
Гарц спросил, нет ли к нему вопросов. Отозвался один Константин Ганецкий.
— Можно ли, — спросил он, — в случае крайней необходимости просить защиты у вашего посольства в России?
— Ни в коем случае! — мгновенно и со злостью ответил Гарц.
Курсанты продолжали заниматься подгонкой снаряжения, а Гарц, позвав Субботина, направился в домик. Субботин шел за ним, думая о двух вещах: неужели Гарц сказал о возвращении Баркова правду? Почему в его речи было так мало политики?
В комнате Субботина
— Как вам понравился вопрос вашего курсанта? — спросил наконец Гарц.
— Вопрос глупый, — пожал плечами Субботин.
— Идиотский! — выкрикнул Гарц. — И он свидетельствует об отсутствии политического понимания своего дела.
— Вы правы… Я, между прочим, недоумеваю, почему вы почти ничего не сказали им о политической сущности операции.
Гарц метнул на Субботина бешеный взгляд:
— “Почему, почему”! Тупоголовые деятели в генеральских мундирах есть всюду! И у нас они есть! Видите ли, новое веяние объявлено! Политика-де для перемещенных — ненадежная гарантия. Главное — деньги, ожидание райской жизни!
— Между тем русские как раз очень склонны именно к политике, это уж в их советских привычках, — сказал Субботин.
— Я тоже так думаю. Ну вот, а в результате у них возникает мысль бежать в посольство. Это же от полного непонимания политической сути операции!
Так Гарц приоткрыл Субботину очень важное обстоятельство: они не верят в политическую преданность перемещенных. Ну что ж, узнать это очень приятно. Теперь о Баркове…
— Я думаю, — сказал Субботин, — что по этой же причине они равнодушно отнеслись и к сообщению о возвращении Баркова.
— А вы не проболтались им о его провале? — быстро спросил Гарц.
— Вы считаете меня дураком? Гарц помолчал.
— Да, факт: ни на одном лице я не заметил радости по поводу возвращения товарища. У них, очевидно, эта новость может вызвать только одно чувство — зависть.
— Это тоже сильное чувство, — заметил Субботин.
— Возможно. Но не главное же? И мы сами даем основание Москве кричать, что мы засылаем к ним мелких уголовников.
— Хорошо было бы, если бы перед ними выступил сам Барков, — задумчиво сказал Субботин. — Жаль, что он не вернулся чуть раньше.
Гарц насмешливо посмотрел на него:
— Боюсь, что ждать его пришлось бы слишком долго…
— Я думал… — Субботин растерянно запнулся.
— Он думал! — усмехнулся Гарц. — И еще хотите, чтобы я считал вас умным!
Так, все ясно: сообщение Гарца о Баркове было ложью.
— Что будут делать курсанты до вечера? — спросил Гарц.
Субботин посмотрел на часы:
— Сейчас они закончат подгонку снаряжения. Больше не будет никаких занятий. В шестнадцать ноль-ноль прощальный обед. Потом — сон. Подъем — за час до старта. Инструктаж
— Обед нужно провести в непринужденной и даже веселой обстановке. Будет вино и виски. Я уже распорядился.
— Очень хорошо. Я тоже думал об этом. Вы на обеде будете?
— Скорей всего, нет. Пусть за столом будут только русские. Русская речь. Русские привычки. Я их могу стеснить.
— Пожалуй, вы правы.
До обеда Субботин не смог сходить в “Подснежник” — Гарц оставался на аэродроме. Перед самым обедом он вернулся из штаба в домик и застал Субботина сидящим в кругу курсантов на лужайке. Все хотели встать.
— Сидите, сидите! — Гарц жестом подозвал Субботина. — Что у вас происходит?
Субботин улыбнулся:
— Пытаюсь восполнить пробел насчет политики. И знаете, что я вам скажу? Они на удивление хорошо понимают суть своего дела.
Гарц кивнул головой:
— Я приеду к старту.
Субботин вернулся к курсантам, чтобы продолжить с ними весьма важный разговор.
— Да, так какой у вас вопрос, Ганецкий? — спросил он, садясь в кружок.
— Меня интересует, когда все же следует прибегать к яду?
Субботин видел устремленные на него напряженные взгляды.
— Вопрос очень важный… — Субботин помолчал. — Тут главное — не проявить в панике глупую поспешность. Ведь исправить такую ошибку нельзя… — Субботин улыбнулся. — Значит, надо стараться ее не совершить. Прибегнуть к этой мере следует только тогда… — Субботин подчеркивал каждое слово, — когда уже совершенно ясно, что другого выхода нет. Когда совершенно ясно. Понимаете?
Курсанты дружно закивали головой, и в их глазах Субботин увидел нечто похожее на радостное удовлетворение. А он только этого и добивался…
Обед получился невеселым. Даже виски не помогло. Опьяневший больше других Ганецкий вдруг предложил петь советские песни. Стали выяснять, какую песню все помнят.
— Отставить! — строго приказал Субботин. — Не хватало еще, чтобы на аэродроме услышали советские песни.
Курсанты угрюмо молчали или тихо переговаривались о чем-то своем.
— Иван Иванович, а вы давно оттуда? — вдруг спросил Ганецкий.
Субботин усмехнулся:
— Вовремя… Вот так я отвечу…
— Были там с заданием? — не отставал Ганецкий.
— Было и это.
— Как же вы вернулись… — Ганецкий покраснел. — Нет, я хотел спросить: трудно было вернуться?
— Не очень легко, но и не очень трудно.
Последовал вопрос неожиданный:
— А вам не предложили обеспеченную жизнь в любой стране мира?
— Моему текущему счету вы можете позавидовать, — улыбаясь, ответил Субботин. — Но я решил не прекращать работы, пока Россия не будет освобождена от коммунистов.
Курсанты переглянулись почти с откровенным недоверием.