Я — «Берёза». Как слышите меня?..
Шрифт:
Много лет спустя, когда уже брата реабилитировали и он приехал в Москву, я рассказала ему об этом случае. Он подумал, потом улыбнулся и сказал:
— Ты, наверное, боялась, что тебе не дадут воевать?
— Боялась.
— Эх, ты, трусишка! — и брат крепко меня поцеловал, как бы прощая мое вынужденное отречение от него.
Мужика не нашлось для генерала?..
Впервые за последние дни Барвенковской эпопеи мне удалось выспаться как следует. Добрый сон прогнал усталость. Все, что было пережито за два тяжелейших рейса, осталось где-то позади, ушло в копилку памяти. Впереди ждали
Бодрая, полная сил я вошла в помещение штаба эскадрильи и первое, что мне попалось на глаза, это большой лист ватмана, приколоченный к стене коридора. Я хотела было пройти мимо, но один из летчиков, оказавшийся поблизости, с лукавой улыбкой произнес:
— Не гордись, Егорова, прочти — тебя касается.
— Меня? — удивилась я и подошла к бумаге… Какой-то самодеятельный художник изобразил на ней воздушную фею, несущуюся сквозь снежную метель! Под дружеским шаржем подпись: «Женщина летает, а у мужчин — выходной!»
— Ничего мужичков подковырнули? — спросил неожиданно появившийся Листаревич.
Я покраснела и пробормотала что-то невнятное.
— А что ты стесняешься? Отличный урок всем летчикам преподнесла, — и протянул мне руку. — Позволь поздравить: командование представило тебя за розыски кавалерийских корпусов к награде…
— Егорова, к командиру! — позвали меня.
— Полетите в 6-ю армию, за генералом Жуком — командующим артиллерией фронта, — приказал комэск.
— Есть! — ответила я командиру, повторила задание и стала прокладывать курс на своей полетной карте.
Вечерело. Лететь было приятно. От снега все кругом бело, чисто, и небо ясное — будто хозяйка перед праздником окна помыла, будто и войны нет. Однако, как говорится, береженого бог бережет! И я, на всякий случай, летела на бреющем, маскируясь в балочках, перелесках, как бы сливаясь с местностью.
Сразу после посадки к моему самолету подкатила эмка. Из машины вышел генерал, и я по всем правилам доложила ему.
— Что же, для командующего артиллерийского фронта у вас там мужика не нашлось? — недовольно спросил он.
Я ответила вопросом на вопрос:
— Разрешите узнать, куда полетим?
Полковник, сопровождающий генерала, назвал пункт. Вынув из планшета карту, тут же на крыле самолета озябшими руками я провела курс и села в первую кабину. Генерал, в папахе, закутанный почти до самых глаз шарфом, устроился за мной, и мы полетели. В зеркале, что крепилось слева на стойке центроплана, мне хорошо было видно усталое лицо моего пассажира. Взгляды наши то и дело встречались, я показывала ему рукой то на принарядившуюся в серебристый зимний наряд землю, то на заходящее солнце. Генерал продолжал хмуриться.
Но вот неожиданно на самолет упала тень. Оглянулась — и предательский холодок пробежал по спине. Два «мессершмитта» нагло и самоуверенно пикировали прямо на нас!..
Над самой землей, едва не касаясь ее консолями, я начала бросать машину то вправо, то влево, уклоняясь от пулеметных очередей. А немцы еще и еще заходят для атаки.
Мотор сдавленно фыркнул, затем снова… Впечатление было такое, будто человек задыхается — воздуха не хватает. Внизу — насколько хватало глаз лежала ровная, плотно укутанная снегами степь. Ни приветливого дымка, ни домика обжитого. Волчьи просторы…
Вдруг мотор совсем заглох. Этакое невезение! Я обернулась к «пассажиру», показала рукой, что иду на посадку. Тот в ответ лишь мотнул головой. Но в этом движении сквозило откровенное недовольство. «Вот еще барин, — подумалось мне, — не понимает, что
Приземлившись, выскочила из кабины, чтобы помочь генералу, который был так одет, что сам выбраться никак не мог. А «мессеры» не унимались. Холодящие сердце огненные струи впивались в снег совсем рядом с нашим самолетом. Наконец мы остановили машину и побежали к лесу. Спотыкаемся, падаем, поднимаемся и опять бежим. Мой генерал уже совсем задохнулся от глубоких сугробов, одежда и возраст не для кросса. Вдруг все стихло. Тогда я попросила генерала обождать меня под деревьями.
— Вы что, предлагаете ждать вас до морковкиного заговенья? — сердито перебил, догоняя меня, артиллерист. — По такой погоде я лично этого делать не собираюсь. Нужно оставить машину и искать какое-нибудь жилье, пока не поздно. Самолет при каждом порыве ветра судорожно вздрагивал. Я с тревогой смотрела на него, пропуская мимо ушей слова «пассажира» и думала о своем: «Чуть ветер подует посильнее — сломает машину, снесет. Нужно ее немедленно закрепить».
И я полезла в кабину.
— Что вы собираетесь делать? — удивился артиллерист.
— Достану трос из фюзеляжа, будем привязывать самолет.
— Позвольте, так мы ведь здесь дотемна провозимся. А в темноте нам крышка.
— До темна не до темна — а в таком состоянии я не имею права бросить технику.
— Ну, знаете ли…
Однако, посмотрев мне в лицо, «пассажир» понял, что от своего решения я не отступлюсь и принял из моих рук трос.
С величайшим трудом мы подтащили самолет хвостом вперед, к лесу. Осмотрела его. Все-таки изрядно «фрицы» покалечили мой У-2. Пробоины не в счет. Главное, отбита лопасть винта, нет одного цилиндра мотора и пробиты масляный и бензиновый баки. Как еще не загорелся!…
Наконец, закрепили машину, привязав к стволам деревьев, замаскировали ветками. Вдвоем управились быстро. И, забрав документы, прикинув по карте нужное направление, мы углубились в степь. Шли, по колено проваливаясь в снег. Ох, и тяжкий это был ночной путь. Шли час, другой, третий…
С небес, как из разорванного мешка, повалила без конца снежная вата. Временами казалось, что кто-то задался целью укрыть землю солидно, добротно. Идти становилось все труднее и труднее. Но самое страшное, что с усталостью приходило безразличие… Я низко опустила голову, пряча от надоедливых острых снежинок лицо, которые только и напоминали о реальности. «А может быть, это все-таки сон? — лезли назойливые мысли. — Ведь слышу же я дробный стук отбойных молотков, глухие крики проходчиков в тоннеле, шутки подруг по бригаде. Вот Тося Островская что-то шепчет мне на ухо. Но я не разберу. Тогда Тося начинает меня трясти за плечи. Нет, я не понимаю, что она от меня хочет. И почему в тоннеле снег?.. Он так нежно щекочет щеки, так тепло укутывает руки. Мне совсем не хочется освобождаться из его уютных объятий. И опять Тося трясет за плечо… Впрочем, это совсем не подруга, у нее не может быть такого мужского баса…» Я с великим трудом приоткрываю веки.