Я — «Берёза». Как слышите меня?..
Шрифт:
Солдаты, которые его доставили, рассказывали, что летчик выбросился из горящего самолета и опустился около их позиций.
Когда в санитарной палатке сняли с него шлем и комбинезон, все были ошеломлены: летчик оказался девушкой! Еще больше поразило всех присутствующих поведение русской летчицы, которая не произнесла ни единого звука, когда во время обработки с нее снимали куски кожи… Как это возможно, чтобы в женщине была воспитана такая нечеловеческая выдержка?!»
Вот так, много лет спустя после войны, я узнала кое-что еще о трагическом дне в моей жизни — взгляд со стороны противника…
Януш Пшимоновский показал мне и отзывы немцев о наших «ильюшах». Вот что они писали:
«Впервые я попал под удары русских штурмовиков 15.8.44
Другой немец, командир взвода, вспоминает все пережитое мною ранее:
«После такой работы своей авиации русская пехота может продвигаться свободно. Небольшие зажигательные бомбы, применяемые штурмовиками, губительны по своему действию. Если они попадают в танк или бронемашину, последние горят как свечи. Я сам видел, как полыхали три танка, подожженные этими маленькими бомбами. Я не первый день на франте. Мне пришлось пережить не одну бомбежку. Большинство потерь приносит штурмовая авиация. Она устраивает сплошной ад…»
Через год Януш Пшимоновский прислал мне свою замечательную книгу «Битва под Студзянками» с трогательным автографом автора. «Студзянки» это «Магнушевский плацдарм», куда я водила в последний свой бой группу штурмовиков из 15 экипажей. Мы били тогда по танкам врага, которые хотели сбросить наш десант в Вислу. Это был тот плацдарм, где погибла на огненных высотах бесстрашная русская девушка Евдокия Назаркина…
Позже Януш Пшимоновский написал повесть, а по повести сценарий — «Четыре танкиста и собака». Фильм Я. Пшимоновского «Четыре танкиста и собака» в Польше стал многосерийным. Тринадцать фильмов. После выхода очередной серии — шквал писем и звонков — Ждем продолжения фильма.
Собаку в сериале «играл» один и тот же пес «Шарик». Это была очень умная овчарка. Дети писали ей письма… Когда у Шарика отнялись лапы и он ослеп ветеринары предложили усыпить пса. Хозяин Шарика воспротивился. Он кормил его, выносил на руках гулять. Шарик прожил свои шестнадцать собачьих лет и умер естественной смертью. Фильм этот у нас был очень популярен. Большую поисковую работу провели Пшимоновский и наш писатель О.А.Горчаков по Сещенскому подполью — о разведчице Ане Морозовой и польских патриотах. Овидий Александрович Горчаков тоже был разведчиком. Вместе с Пшимоновским он написал документальную повесть «Вызываю огонь на себя» и одноименный сценарий. По сценарию тоже получился фильм — «Вызываю огонь на себя». За него О. Горчаков и Я. Пшимоновский были удостоены премии Ленинского комсомола. Впервые иностранный гражданин получил такую премию. Много лет Януш Пшимоновский занимался поиском советских воинов, погибших на польской земле. Он восстановил более 500 тысяч имен! И вот вышла книга «Память». Советское правительство наградило поляка Пшимоновского орденом «Дружбы народов».
Игоря Николаевича Неверли уже нет с нами… Остались его книги…
Марта
В 1987 году перед Днем Победы меня пригласили на телевидение и сказали, что 9 мая будет телемост Москва-Варшава. Просили поучаствовать в передаче.
Вас будет трое. Ведущий — писатель Горчаков, поэт Николаев и вы. Если хотите, возьмите с собой внучат. С польской стороны будут четыре мужчины и одна женщина, — сообщили из телестудии.
— Пшимоновский будет? — спросила я.
— Нет, не будет. Он где-то за границей.
Горчакова я знала давно, его передачи шли еще с Шаболовки. Тогда это называли перекличкой и вели ее Овидий Александрович и Януш Пшимоновский. С поэтом Александром Николаевым была знакома по его стихам и изумительной песне «Я славлю женщину!» Там это название еще как-то уточнялось — мать, жену, пани…
Тогда, в Останкино я спросила поэта:
— А почему «пани»?
И
— К концу войны лейтенантом я командовал батареей. Батарея моя и много других базировались на берегу Балтийского моря за Гданьском. Немцы разбили всю батарею и обслугу. Когда бой кончился, то стали хоронить убитых. Тут мой дружек еще по артиллерийскому училищу прибежал, осмотрел меня, бездыханного, и закричал: «Не дам хоронить Сашку! У него ноги лежат не как у покойника». Меня обступили. Подошел польский врач, местный житель, послушал и сказал, что лейтенант жив, только крови потерял много рука у него оторвана… «Ему срочно нужно переливание крови. Какая группа у вашего товарища?» — спросил доктор. «Не знаю.» ответил Паша. — «Какой же ты друг, если на войне не знаешь группы крови своего товарища?…»Все как-то растерялись, притихли. А тут подходит девушка-полька и говорит: «У меня в концлагере фашисты брали кровь и я слышала, что она у меня нулевая»…
— Очнулся я, — продолжал Саша, — и увидел, что лежу на столе, а за стеклом, рядом со мной, ну просто «небесное создание»! Белокурые волосы, голубые глаза, чудный цвет лица и… Больше я ничего не помню. Дальше пошли дороги, госпиталя. Кто была она, моя спасительница?..
Вот уже и война давно закончилась, я женился, а белокурая полька не выходит у меня из ума. Писатель Наум Мар как-то написал обо мне очерк «Бессмертный лейтенант». Поляки перепечатали его, радио передало: «Кто спас лейтенанта Николаева?» И вот однажды в моей квартире раздался телефонный звонок: «Саша! Это я, Марта. Я в отеле „Белград“. Жду тебя…»
Я сразу догадался, кто эта Марта. Выскочил из дома, а живу я в районе Киевского вокзала, и понесся к гостинице. Летел, не чувствуя под собой ног. Бородинский мост, отель «Белград»… Она меня ждала. Мы обнялись и заплакали. Потом я повез Марту к нам в дом. А там тоже уже ждали — жена, дети, друзья. Мы чествовали Марту. Моя жена сняла свой перстень с красным камнем, и сказала: «Саша, подари от себя Марте. Пусть он напоминает ей, как она спасла тебя, отдав свою кровь…»Я подошел к Марте, надеваю ей перстень на палец, а она не берет. «Почему?» — спрашиваю. — «Меня на границе ваши таможенники не пропустят.» — «Пропустят, говорю — обязательно пропустят! Я вот тебе подарю свою книгу стихов, на ней напишу, кто ты есть для меня, пограничники прочтут и пропустят».
С тем Марта и уехала, пообещав писать. Но что-то долго от нее писем я не получал… Наконец, через полгода пришло и, о ужас! Марта писала, что на границе перстень у нее отобрали. «Затем отвели в отдельную комнату, раздели донага и женщина-таможенница всё приговаривала: „Какие вы, поляки, странные! Все норовите что-то неположенное увезти…“ После этого я долго болела…».
Прочитав письмо Марты, я не знал даже, что и предпринять. Позвонил Мару в «Литературку». Тот взбесился. Наум Мар человек эмоциональный, тут же позвонил начальнику Управления таможенных перевозок и начал с обещания что скоро перестанет платить партийные взносы… Мару ответили: «Выясним»…
Через два дня «выяснили». Позвонили мне домой и спросили: «Когда и куда можно привезти вам ваш перстень?» — «Это не мой перстень! — закричал я в бешенстве. — Это перстень полячки. Соизвольте ей вручить с извинениями!..»
И опять время тянется, а от Марты нет известий, и Управление таможенных перевозок молчит. Наума Мара уже не стало, о нем я сильно горевал.
Письмо из Польши пришло как-то незаметно, обычно, вместе с газетами и журналами, затерявшись в них. Марта писала, что ее вежливо попросили пожаловать с определенным поездом, к определенному часу в пограничный городок. Ее будут ждать и встречать пограничники. «Я, Саша, — рассказывала Марта, решила не ехать, но меня уговорили домашние. Приезжаю и вижу в окно группу пограничников с цветами — кого-то встречают. Оказалось, меня. Пограничники были польские и советские, а в чинах, Саша, я не разбираюсь. Советские извинились передо мной и вручили мне, как орден, перстень с красным камнем твой, Саша, подарок. Предложили отобедать, но я наотрез отказалась, сказала, что очень спешу домой…».