Я Береза, как слышите меня
Шрифт:
Отлучили от неба... Обманула радуга... Счастья не получилось... И опять я оказалась на крутом берегу Волги, только теперь не на "Венце", а далеко за городом. Порылась в карманах - нашла паспорт, комсомольский билет, красную книжечку с эмблемой метро благодарность от правительства за первую очередь Метростроя. И все.
В мучительных терзания и тревоге я решила поехать к маме в деревню, там, в родных тверских краях, меня всегда поймут и поддержат. Но я тут же спохватилась, ведь у меня ни копейки денег, не на что даже купить билет на дорогу. И тогда я направилась к горкому комсомола...
Отчий край
Каждый на всю жизнь сохраняет в памяти годы своего детства и родительский дом. И золотая пора юности навсегда остается красочной, незабываемой страницей.
Наш тверской край испокон веков славился гостеприимством. По престольным праздникам с широким русским размахом у нас принимали своих дорогих гостей со всей близлежащей округи. Традиционно собирались не только родственные семьи: приходили близкие по духу люди, приезжали гости и издалека. Загодя готовилось к таким торжествам угощение.
Помню, моя мама на престольные праздники всегда варила пиво. Оно было такое сладкое, вкусное, что даже и нам, детям, давали его понемножку. Для пива у нас в огороде на высоких тычинах рос хмель. По осени мы его щипали впрок, а на печи в мешке долго лежал ячмень, пока не прорастет на солод. Из солода мама варила в русской печи в больших чугунах сусло. В сусло добавляла хмель, дрожжи. Все это потом процеживалось в бочонки, и через сутки-двое пиво готово. Кто заходил в дом, всех угощали из больших кружек, из ковшиков.
Вообще-то наша деревенька Володово, затерянная в лесах между Осташковом и древним Торжком, была в одну улицу. К 1930 году всего сорок пять дворов. Летом здесь все собирали грибы и ягоды в лесах и перелесках Галанихи и Микинихи, в Заказнике и на Сидоровой Горе. Основным же занятием в наших краях, заботой многих поколений был лен. Когда он цвел, глаз не оторвешь от сине-голубого моря, а когда созревал, море золотое. А какой у нас воздух в разнотравье полей и лугов! А хрустально чистые родниковые ключи на Вешне и в Песчанке, на Лотках и Ясеницах... По извилистым берегам речки Яременки было много черной смородины. Зимой мы катались на лыжах и санках с Молошной горы, на Сопках и Шише, играли в простые деревенские игры. Мужики долгими зимними вечерами чинили хомуты и сбрую, женщины пряли лен и рукодельничали, а молодежь организовывала танцы. В солнечную погоду с горы Шиш (никакой горы тут не было - просто сохранился один из холмов Валдайской возвышенности, теперь там стоит тригонометрическая вышка с отметкой высоты над уровнем моря) были ясно видны золотые кресты Торжокских соборов, на которые мы бегали любоваться. Когда ранней весной подсыхала земля и взрослые и дети там играли в лапту. Начало Торжка теряется, по поговорке, во тьме веков. Роль Торжка, построенного по соседству с Волгой, на ее притоке Тверце, не возможно переоценить. Это был город, самим своим местоположением предназначенный для торговли, для двух огромных торговых потоков, сходившихся тут один с севера, другой с юга. Здесь встречались пушнина и ткани, соль и оружие, мед и кожи и множество других товаров, которые привозили купцы со всего света. Но главное, Торжок был поставщиком хлеба. С самого основания Торжок представлял собой огромный амбар. Еще Торжок с древних времен славился удивительным народным искусством золотым шитьем. Завезли это чудо не то из Византии, не то из Ассирии, а может быть из Вавилона. До наших времен сохранилось в Торжке золотошвейное искусство.
После окончания четвертого класса Сидоровской сельской школы, мама решила отвезти меня в Торжок и определить в школу золотошвеек. Привезла. Но оказалось, что не подхожу по возрасту. Мама упросила начальницу принять меня условно и уехала. В школе было очень интересно. Учились одни девочки. Учителя - важные дамы рассказывали нам о золотошвейном мастерстве.
Вечерами, помню, нас парами вводили в большой зал, где стоял рояль. Старая дама в пенсне садилась за инструмент, играла, а мы хором тянули: "И мой всегда, и мой везде, и мой сурок со мною..." "И что это за зверюшка такая?"засыпая думала я. А через неделю запросилась
... Шагаем по Москве. Вася одной рукой тянет меня, в другой несет корзинку с моими пожитками. Я упираюсь, останавливаюсь, ошеломленная страшным шумом стуком по булыжной мостовой колес от телег ломовых извозчиков, звонками трамваев, гудками паровозов - и удивленная великолепием трех вокзалов Каланчевской площади. Особенно приглянулся мне Казанский вокзал - с высокой башней, удивительными часами на ней. Я никогда не видела таких высоких и красивых зданий - разве только во сне. А вот трамваев, столько спешащих куда-то людей в свои одиннадцать лет я и во сне не видела.
– А куда это народ-то бежит?
– спрашиваю у брата. Вася смотрит на меня, улыбается и говорит:
– По своим делам.
Я удивленно думаю : "Что это у них за дела такие? Я вот еду без дела, так. А может быть, и не без дела?.."
В вагоне трамвая мне страшно, особенно когда с грохотом проносится мимо встречный вагон. Я даже глаза зажмуриваю, цепляясь обеими руками за брата.
– Сухаревский рынок, - объявляет кондуктор.
Брат подталкивает меня:
– Смотри, смотри вправо. Видишь, посреди улицы высокий дом с часами?
– Вижу.
– Это Сухарева башня. В верхних этажах ее раньше помещались большие баки водопровода, снабжавшие Москву водой.
– А почему она Сухаревой называется?
– спрашиваю робко.
– Тут уж история!
– смеется Василий.
– А историю своей родины, своего народа, каждый человек знать обязан. Это наука очень нужная наравне с математикой и родной речью.
– Ты слышала что-нибудь про царя Петра Первого и стрельцов?
– Нет. Зачем мне про царей знать да каких-то там стрельцов?
– Так вот, был такой хороший царь Петр.
– Хороших царей не бывает, - не утерпела я.
– Ну хорошо, пусть не бывает. Отвечаю на твой вопрос. Сухаревой эта башня называется в честь стрелецкого полковника Сухарева. Он - единственный, кто со своим полком остался верен царю Петру во время стрелецкого бунта.
– А почему здесь базар устроили?
– не унимаюсь я.
– А ты слышала о войне 1812 года?
– Это когда французы Москву сожгли?
– Ну, допустим...
– Мой брат терпелив. Он готов отвечать на тысячи моих вопросов.
– Так вот, после войны с французами, после пожара Москвы жители города стали возвращаться домой и разыскивать свое разграбленное имущество. Генерал-губернатор издал приказ, в котором объявил, что все вещи, откуда бы они взяты ни были, являются собственностью того, кто в данный момент ими владеет, и что всякий владелец может их продавать, но только раз в неделю, в воскресенье, на площадь против Сухаревой башни.
Уже давно кондуктор трамвая прокричал: "Са-мо-те-ека", "Каретный ря-ад", еще какие-то интересные названия остановок. Мы уже два раза пересаживались с трамвая на трамвай, а Василий все рассказывал и рассказывал и, мне кажется, что все пассажиры его слушают с вниманием, и я мысленно горжусь своим старшим братом.
– Кра-а-а-сная Пре-е-сня, - протяжно кричит кондуктор, и тут Василий говорит:
– Вот и приехали.
По дороге к Курбатовскому переулку, где брат живет с семьей, он рассказывает мне о событиях 1905 года, о том, как рабочие Пресни забаррикадировали улицы и героически сражались с царскими войсками и жандармами. Брат показывает улицу под названием "Шмитовский проезд", названную так в честь студента Московского университета, владельца мебельной фабрики Николая Павловича Шмита. Его фабрика во время Декабрьского вооруженного восстания стала бастионом революции на Пресне, а он сам - активным участником событий. После подавления восстания, Шмита заключили в Бутырскую тюрьму и там убили.