Я - богиня по вызову
Шрифт:
— Так, все! Я пошла! — возмутилась я, опомнившись. Глядя на мускулы я чувствовала себя представительницей ну очень слабого пола, а потом вспомнила, что слабый пол — это гнилые доски! — Понимаешь, мне нужен мужик с вот таким.
Я показала на пальцах размер неплохого окуня, а потом передумала и расширила его до средней акулы.
– . терпением! Потому что я — Смерть! — продолжила я, пытаясь припомнить пару мотивирующих страшилок про несуществующих знакомых, которых отсутствие совести подкосило, как траву. Рука обняла меня за
— Поверь, мой сладкий пирожочек, с терпением у меня все в порядке, — послышался голос, а я уже чувствовала, как меня поднимают на руки и держат.
— Пусти! Ты с ума сошел! Я высоты боюсь! — заорала я, брыкаясь и слыша смех прямо в ухо.
— Мамочки! Спасите! Помогите! Он меня уронит!
Последнего героя, который отважился на такой подвиг, по собственной инициативе я узнаю из тысячи по полусогнутым трясущимся коленкам, выпуклым глазам, скрошенными в пыльцу зубам и сложенному позвоночнику.
— С чего ты решила, что я уроню? — изумился таинственный знакомец, а я увидела ослепительную улыбку хищника уже вблизи и нервно сглотнула.
— У меня…. Эм… характер тяжелый! — нервничала я, судорожно цепляясь за чужую шею. Я нервно дышала, вспоминая, как мой копчик уже однажды поздоровался с землей.
— Не бывает тяжелых женщин. Бывают мужики со слабыми руками. Не бывает тяжелого характера у женщин, бывают мужики со слабыми нервишками, — услышала я голос, понимая, что совесть уже передала дела безрассудству, а та уже прикидывает, как мы завтра будем смотреть себе в бесстыжие глаза.
— А потом ты снова превратишься в волка, утратишь человеческий облик, отрастишь хвост и вообще опустишься, как личность, — я зажмурилась, понимая, что рано проводила совесть на пенсию. На ней еще пахать можно. А когда она умрет, я ее кремирую. И будет она в песочных часах дорабатывать.
— Не хочешь испытать мое терпение, — сладко прорычали мне на ухо, а я почувствовала, как меня лизнули в щеку. Жалобно поджав губы, я открыла глаза, глядя в светящиеся глаза. Взгляд у него был тяжелый, но умный. От такого взгляда стыдливо умолкают соседские перфораторы, хулиганы в подворотне резко бросают курить и переходят на легкую атлетику, а мелкое ворье бежит за владельцем с кошельком и словами: «Вы случайно уронили!».
Светящиеся желтые, нехорошие глаза с хищным разрезом сузились, а на припухлых губах дрогнула улыбка в стиле: «Ничто не предвещало беды. Ничто не предвещало еды». Белый шрам на темной брови как бы намекал, что дипломатия у него в отличном состоянии исключительно потому, что ей пользуются редко.
— Я тебя поцелую, — брови подняли вверх, а улыбка обнажила внушительные клыки.
— Нет! — опомнилась я, пытаясь вырваться. Я видела, как его язык коснулся белого клыка и облизал его.
— Я не спрашиваю, — он приблизился ко мне. — Я просто предупреждаю. А потом
— Это вопрос? — я чувствовала, как меня держат на одной руке. Что происходит? Совесть! Вернись! Я все прощу!
— Нет, моя булочка. Это предупреждение.
Глава третья. Смертельный номер
Моя несчастная хламидка лежала растерзанной на полу, а совесть решила пойти и застрелиться. Я чувствовала, что отвечать на глубокий и жесткий поцелуй вовсе не обязательно. Я почувствовала себя маленькой девочкой, которой не терпится поиграть с кубиками пресса, а яростные поцелуи заставляли меня тихо постанывать.
И тут я услышала странный звук, словно кто — то открывает дверь, но обращать внимание на такие мелочи я упорно не желала, мысля масштабами куда более крупными и увлекательными.
— Ой! — послышался скрипучий голос. В стиле «ню», в позе «но», я повернулась, видя бабку в двумя мешками, которая ввалилась в дверь и застыла на пороге, глядя на меня четырьмя глазами. Два глаза — блюдца явно принадлежали бабке, а еще два, предположительно, коту, сидящему у нее на плече.
— Мяу! — истошно выдал кот, впиваясь когтями в знатно обалдевшую бабку, а я смотрела на них взглядом наездницы, проскакавшей двадцать километров.
Мне вообще показалось, что она в очках была, но потом стало понятно, что это глаза. Волк тоже лениво перевел взгляд на бабку, у которой глаза были размером с пенсию.
Котишка не нашел ничего лучше, как шлепнуться оладушком вниз с бабки, которая сползала по дверному косяку. Не знаю, к кому я тут приходила, но старенькая кровать, пережившая, видимо, уже не первую бабку, выбрала удачный и торжественный момент, чтобы с грохотом рухнуть вниз, увлекая за собой меня и того, за кого мне завтра будет очень стыдно.
— Караул! — завопила бабка, опомнившись и бросаясь из дома. Я уже экстренно пыталась нащупать одежду, за которой далеко тянуться не пришлось. — Караул! Помогите! Насилуют!
— Кого? — послышались мужские голоса, а я уже натянула белье, пытаясь натянуть сверху мантию. — Тебя, бабка?
— Нет! — верещала бабка. — Помогите! Помогите!
— Внучку? — снова заорали мужские голоса, приближаясь к дому со скоростью, которую я бы оценила, как раненый в попу гепард. — А ну быстро прекрати! Сейчас мы тебе покажем!
Что конкретно мне собирались показать, я так и не узнала, но видимо, что-то очень важное.
— Да нет же! — вопила бабка на весь лес. — Мужика!!! Мужика насилуют!!!
В этот момент желающие влететь в дверь внезапно затормозили, опасливо пытаясь заглянуть в окно. В свете полной луны в их руках блестели топоры. Внешне они выглядели так, что деревья сами должны были падать к их ногам, при виде такого безобразия.
— До встречи, мой сладкий пирожочек, — меня бесцеремонно притянули к себе, а потом потерлись носом о мой нос.