Я больше не буду, или Пистолет капитана Сундуккера
Шрифт:
– Вы чё, совсем психи? – жалобно возмутился Миха. – Когда он с этой стрелялкой, к нему не подойдешь!
– А мы и не будем! Если он начнет выступать, мы пластиночку – о кирпичи!
– Да не его она! – усомнился Гоха.
– Его, его! Или той старухи… Он сегодня под эту музыку с сумасшедшей бабкой корабль пускал. Агентура доложила. Они оба чокнутые…
«Все знают!» – ахнул про себя Генчик. Но это была не главная мысль. Главная – чтобы не вздумали в самом деле Шкурика под майку…
Услышав про сумасшедшую бабку, все гоготнули. Кроме Бычка.
– Ну, пустите вы меня, – сказал Генчик жалобно и устало. – Ну, что вам от меня надо? Какая радость впятером издеваться над одним?
Буся снова засветился тонкой своей улыбочкой.
– Мальчик! Впятером на одного – это самый кайф. Чтобы пойманный пищал и дрыгался. И боялся. А ты как хотел? Одни на один, как в рыцарские времена? Сейчас не та эпоха…
Генчик не выдержал, выдал им с плаксивой яростью:
– Гады! Бандюги!
– Ругается! – обрадовался Круглый.
Буся покачал головой:
– Нехороший мальчик. Такие слова… Извиняйся сейчас же.
– Фиг… – Генчик мертво стиснул зубы.
– Не «фиг», а говори: «Простите меня, пожалуйста, я больше не буду»…
Генчик зажмурился. И в наступившей темноте словно увидел бригантину. Как она, освещенная солнцем, скользит на фоне облака.
– Не «фиг», а «не буду». Ну? – повторил Буся.
– Не…
– Ну-ну! Давай! Тогда отпустим.
– Не… скажу.
Лупить его или даже пытать Шкуриком так сразу было им не интересно. Да и не решались, наверно. Хотя и безлюдное место, но кто знает, вдруг появятся случайные прохожие?
Генчика отвели в развалины заводского корпуса.
Пока вели, Генчик слабо сопротивлялся. Без надежды на избавление, а так, из остатков гордости. Звать на помощь было бесполезно. Да и стыдно, несмотря на отчаянность положения…
Внутри было похоже на развалины крепости, многоэтажные стены с дырами оконных проемов подымались со всех сторон. И теперь – никто не услышит, хоть надорвись от крика.
Юго-восточная стена была ниже остальных – обрушенная до половины.
Солнце стояло уже высоко и высвечивало дальний угол развалин. Там была изгородь из тонких деревянных брусьев. Наверно, кто-то в прежние годы устраивал там огород. Или держал скотину. Генчик подумал об этом уже после, когда вспоминал все по порядку. А сейчас было не до того…
Его привязали к изгороди. Крепко-накрепко. Растянули руки по одному из брусьев (он как раз тянулся на уровне плеч), обмотали кусками бельевого шнура. Шнур нашелся в торбе, которую носил на плече молчаливый Бычок. Может, заранее готовились к охоте на Генчика? Ноги притянули к изгороди за щиколотки и выше колен. Крученая тонкая веревка впилась в кожу.
– Дураки. Больно же… – сквозь зубы сказал Генчик.
Буся покивал:
– Конечно. Пленникам всегда бывает больно. И страшно. Такая их доля… Давайте еще за живот примотаем, чтобы не дергался.
И примотали. Так, что дыхнуть стало
– Побудешь тут, подумаешь о своем поведении, – ласково объяснил Буся. – Через часик придем, и ты попросишь прощения. А потом принесешь свою стрелялку.
Генчик закрыл глаза.
– А кто караулить-то будет? – насупленно сказал Круглый.
– Шкурик покараулит. Он же у нас дрессированный, – сладким голосом объяснил Буся. – Иди ко мне, мой хороший…
Шкурика вынули из клетки. На нем была кожаная шлейка – вроде тех, что надевают на крошечных собачонок, когда выводят на прогулку.
В трех шагах от сандалий Генчика вколотили колышек. И посадили Шкурика на привязь из остатка шнура. А остаток этот был метров пять! И Шкурик при желании запросто мог добраться до Генчика.
Вот она, самая главная пытка! Самый небывалый ужас!
«Не надо! Ну, пожалуйста!!» – закричало все внутри Генчика. Но именно внутри. А кричать вслух – какой прок? Только сильнее обрадуются, когда поймут, как он боится.
Генчик лишь облизал сухие губы. А жмуриться уже не мог. От страха глаза раскрылись до отказа.
Буся понимающе посмотрел на Генчика.
– Веди себя хорошо. Шкурик не любит шума. Будешь орать и звать на помощь – он до тебя враз доберется. И – под маечку или в штанишки. Пикнуть не успеешь, как что-нибудь отгрызет. Хи-хи…
Захихикали и остальные. И ушли, оглядываясь (только Бычок не оглянулся).
И остался Генчик наедине со страхом.
Шкурик пока вел себя спокойно. Посидел рядом с колышком. Почесал себя за ухом – в точности как кошка. Обнюхал колышек острой мордочкой с черным носом. Отошел, волоча за собой шнур. Стал что-то выцарапывать из травы.
«Только не смотри на меня! Не обращай на меня внимания!..»
Шкурик тут же обратил внимание. Сел столбиком, передние лапы-ручки прижал к груди. Поднял мордочку. И красные глазки – прямо на Генчика.
«Не надо! Не подходи! Меня нет! Я… не живой…»
Кажется, Шкурик поверил. Опять начал что-то вынюхивать в траве.
«Правильно… И не вспоминай про меня!..»
Веревка резала руки, ноги и живот. Очень хотелось пить, пересохло в горле. И солнце жарило безжалостно. Однако все это было не главное. Главным был страх перед Шкуриком. Ужас и отвращение.
Сколько же это будет тянуться? Уж скорей бы они возвращались! Пускай что угодно делают, лишь бы не эта беззащитность перед гадостным зверенышем…
Они сказали – через час. Генчик глянул на тень от колышка. Представил, что она – стрелка солнечных часов (такие часы есть в городском парке). Сколько она должна проползти, чтобы миновал час? Наверно, от стебля подорожника до старой коробки из-под сигарет.
…Если здесь валяется такая коробка, значит, иногда сюда забредают люди! Может, и сейчас кто-нибудь появится? А может, Зоя Ипполитовна забеспокоится и пойдет на поиски? И догадается заглянуть сюда? Ведь наверняка она волнуется: Генчик должен был вернуться самое большее через полчаса…