Я буду любить тебя...
Шрифт:
На землю уже пала ночная тьма, когда я достиг перешейка. В хижине, куда меня заманили много ночей назад, было темно и жутко, ее распахнутая дверь раскачивалась и скрипела от ветра. Я пробежал мимо нее по перешейку и, подбежав к палисаду, застучал по воротам кулаками и крикнул стражнику, чтобы открывал. Когда я сообщил ему мое имя и вести, которые я принес, он немедля отворил ворота с дрожащими коленками и выпученными глазами. Предупредив его, чтобы он не подымал шума и городе, я поспешил мимо него к дому губернатора Виргинии. Нынче я найду там не Ирдли, а сэра Фрэнсиса Уайетта.
Кругом горели факелы, но почти все
Дверь в дом губернатора была открыта, и в прихожей туда и сюда сновали слуги. Когда я вошел, все они вскрикнули, как будто увидели привидение, а один уронил серебряное блюдо, которое нес, и оно с грохотом упало на пол.
Пока они дрожали и пятились, я молча прошел мимо них к двери самой большой комнаты. Она была чуть приоткрыта, я отворил ее шире и с минуту стоял на пороге, так что находящиеся внутри люди меня не видели.
После темноты улицы горящие в комнате огни ослепили меня; сначала мне показалось, что она полна народу, но когда я пересчитал находившихся в ней людей, оказалось, что их не так уж много. На столе был сервирован ужин, но никто не ел. Перед камином, задумчиво склонив голову и барабаня пальцами по подлокотнику кресла, сидел губернатор; напротив него, с лицом столь же серьезным, стоял казначей колонии. Уэст стоял, прислонясь к каминной полке, дергая себя за длинный ус и тихо бранясь. Еще в комнате находились Клэйборн, Пирси и еще один или двое. Еще там был Ролф; осунувшийся, с покрасневшим лицом он нервно ходил взад и вперед. Его кожаные штаны и камзол были порваны и покрыты пятнами, а ботфорты заляпаны грязью.
Губернатор перестал барабанить пальцами по подлокотнику своего кресла и поднял голову.
— Он погиб, мастер Ролф, — проговорил он. — Других вариантов нет. Колония потеряла смелого человека, вы — друга. Мы скорбим вместе с вами, сэр.
— Мы тоже пытались разыскать его, Джек, — перебил губернатора Уэст. — Мы не сидели сложа руки, хотя почти все здесь уверены, что той ночью индейцы, у которых, как мы все знаем, был на него зуб, убили его и его слугу, бросили их тела в реку, а сами скрылись, так что нам их не поймать. Но мы вопреки всему надеялись, что, когда твоя поисковая партия возвратится, он будет среди вас.
— Что же до этой нашей последней пропажи, — продолжил губернатор, — то не прошло и часа с момента ее обнаружения нынче утром, как были высланы поисковые партии, да что там говорить, если б я только разрешил, в лес отправился бы весь город. Те, кто ушли на поиски, еще не вернулись, и нас это серьезно беспокоит, однако мы не отчаиваемся. Эти следы читаются легко, к тому же индейцы настроены дружественно. Некоторые из них провели ночь в Джеймстауне и утром вызвались пойти вместе с поисковыми партиями в качестве проводников. Можно не сомневаться, что этот камень скоро будет снят с наших душ.
— Да услышит вас Бог! — со стоном произнес Ролф. — Я только выпью кубок вина, сэр, а потом отправлюсь на новые поиски.
Он приблизился к столу.
— Вы вконец измотаны вашими бесплодными розысками, сэр, — с сочувствием в голосе сказал губернатор. —
Но Ролф только покачал головой.
— Я пойду сейчас. Иначе как я буду глядеть в глаза моему другу, когда… Боже святый!
Губернатор вскочил со своего места, казначей колонии с шумом втянул в себя воздух, смуглое лицо Уэста покрылось пепельной бледностью. Я подошел к столу и всем телом оперся на него, ибо в ушах у меня шумело штормовое море, а в глазах плясали горящие в комнате огни.
— Кто ты, человек или дух? — вскричал Ролф, выговаривая слова побелевшими губами. — Ты Рэйф Перси?
— Да, я Перси, — вымолвил я. — Я не очень-то понимаю, на какие новые поиски ты хочешь отправиться, Джон Ролф, но нынче тебе нельзя идти в лес. И все те люди в поисковых партиях, которые ушли утром с проводниками-индейцами… думаю, вы больше никогда их не увидите.
Сделав над собой усилие, я выпрямился и, стоя прямо, рассказал им свои вести спокойно и обстоятельно, дабы не оставить места сомнению как в их правдивости, так и в здравомыслии того, кто их принес. Они слушали меня так же, как страж у ворот, который услышал весть первым, то есть с трясущимися руками и судорожно дыша, ибо речь шла об уничтожении всех белых поселенцев в Виргинии.
Когда я рассказал все, и они стояли передо мною, побледневшие и потрясенные, думая о том, что сказать и что сделать, я хотел было задать вопрос, но прежде чем я успел его сформулировать, рев моря в моих ушах сделался так громок, что заглушил все иные звуки, а свет факелов слился в единое огненное колесо. А спустя мгновение наступила тишина, и огни сменились кромешной тьмой.
Глава XXXVI
В которой я узнаю дурные вести
Когда я пробудился ото сна или ступора, в который я, должно быть, погрузился после обморока, то обнаружил, что лежу на кровати в незнакомой комнате, залитой солнечным светом. Я был один. Несколько мгновений я лежал неподвижно, глядя на голубое небо за окном и гадая, где я нахожусь и как сюда попал. С улицы послышалась барабанная дробь, лай собак и мужской голос, отрывисто отдающий приказ. Эти звуки тотчас же заставили меня вспомнить все, я вскочил с постели и быстро подошел к окну. Голос все еще отдавал команды.
Это был Уэст — он стоял под моим окном, показывая шпагой то в сторону форта, то в сторону палисада, и отдавая распоряжения вооруженным мужчинам, которые стояли вокруг него. На улице было много народу. Бледные испуганные женщины спешили в форт, неся в руках домашний скарб, рядом с ними бежали дети, тоже неся домашнюю утварь и стараясь держаться поближе к юбкам своих матерей; мужчины направлялись кто к форту, кто к воротам палисада, большинство из них были мрачны и шли молча, но некоторые громко переговаривались. Не все лица в толпе принадлежали жителям Джеймстауна: здесь были Кигсмелл с женой, живущие не на полуострове, а на материке, и Джон Эллисон из Арчерз Хоупа, и итальянцы Винченцо и Бернардо со стекольной мануфактуры. Стало быть, людей с ближайших плантаций успели предупредить, и они смогли укрыться в городе. Мимо прошел негр, но в это утро, впервые за много дней, ни один индеец не щеголял на улицах поселения бледнолицых в так хорошо знакомых нам раскраске и перьях.