Я был адъютантом генерала Андерса
Шрифт:
После сентября, оказавшись во Франции, епископ Гавлина усиленно добивался расположения Сикорского, заверяя его в своей лояльности, что позволило ему сохранить занимаемую должность главы духовных пастырей в армии как «епископа полевых польских войск». Он сумел так вкрасться в доверие, что вскоре вошел в состав первой Рады Народовой, созванной Сикорским во Франции. Таким образом, он обеспечил себе свободу действий и большие возможности. Сначала тихо, а потом все активнее он стал помогать санации и брать ее под защиту. Как говорит молва, он принимал даже деятельное участие в так называемом «комитете защиты чести маршала Рыдз-Смиглы», созданном бывшим начальником второго отдела во время господства маршала его любимчиком полковником Смоленским.
Епископ состоял
Примерно 20 декабря я был приглашен Сикорским в Ангерс, вернее в маленький замок, находящийся в нескольких километрах от Ангерса. Это был старый охотничий замок какого-то французского графа, очень красивый, расположенный в живописной местности. Французское правительство передало его в распоряжение Сикорского, чтобы он в свободное время мог отдохнуть вдали от гомона и шума большого города. В Ангерс я приехал во второй половине дня. Пошел в здание президиума совета министров, которое, собственно, являлось резиденцией правительства Речи Посполитой. В секретариате генерала я ближе познакомился с его секретарем профессором Каролем Эстрейшером и с профессором Станиславом Котом, с которым встречался уже несколько раз. Так получилось, что с ним пришлось побеседовать несколько дольше.
Одной из главных черт профессора Кота была ловкость и большая житейская расторопность, умение извлечь для себя выгоду из любой ситуации.
После сентябрьской кампании уже в конце сентября или начале октября он попал во Францию, где вошел в состав правительства Сикорского. Благодаря своей активности, ловкости и навыкам он вскоре стал важным чином и главной особой в правительстве. Он стал буквально живым духом правительства Сикорского. Достигал этого тем проще, что всюду его принимали за большого личного друга Сикорского, что сам он подчеркивал на каждом шагу, да и Сикорский против этого отнюдь не возражал. В правительстве профессор Кот занимал пост государственного министра по делам Польши, кроме того являлся вице-премьером. Однако амбиции профессора Кота были невероятно большими. Было общеизвестно, что в это время он стремился получить пост премьера, желая оставить в руках Сикорского лишь высший военный пост. Он выражал опасение, что сосредоточение в одних руках власти премьера и верховного главнокомандующего может привести к военной диктатуре. Поэтому усиленно старался разделить эти обязанности, резервируя для себя пост премьера. Пока это у него не получалось, однако от этого плана никогда не отказывался, а через несколько лет даже приобрел ценного соучастника своих намерений в лице Андерса. Но об этом — потом.
В этот раз профессор хотел меня очаровать. Прохаживаясь по комнате, спросил:
— Вы сегодня вечером едете к Сикорскому? Это хорошо. Будете иметь возможность с ним спокойно поговорить. Вы хотите возвратиться в Польшу?
— Хотел бы, и как можно скорее: там ждут, а ожидание выглядит там немного иначе, чем здесь.
— Да, это очень хорошо с Вашей стороны, что хотите возвратиться. В Польшу должны идти прежде всего молодые, вообще молодежь должна больше участвовать в жизни общества, особенно в политической. А как обстоит дело с группой, которую Вы организуете? — спросил меня вновь.
Я ответил, что нас огорчает то, что видим, а особенно все возрастающие ссоры и интриги, отрицательно влияющие на ход работ.
— Вы едете во Львов. Это тяжелое дело, более тяжелое, чем добраться до Варшавы. Трудно должным образом определить позицию нашего правительства в отношение советских властей, решения этого вопроса вам придется немного подождать. А эта группа, может, конспиративная? — добавил через минуту.
— Нет, господин профессор, совершенно явная. Даже сегодня хочу о ней подробно доложить Сикорскому, — ответил я.
Поговорили еще некоторое время, после чего профессор
Пользуясь свободным временем, я пошел посмотреть город.
Вечером около семи часов вновь вернулся в здание президиума. Перед домом меня ожидал автомобиль, на котором поехал в замок Сикорского.
Кроме Сикорского там находилось немного обслуживающего персонала и два — три подофицера. Даже никакого поста не было. Когда подъехал автомобиль, вышел какой-то вахмистр и только спросил: «Это Вы поручик Климковский?».
Я вошел в большой холл, увешанный старинным оружием и разными охотничьими трофеями: чучелами голов кабанов, большими оленьими рогами, шкурами леопардов и тигров. Там уже находился майор Борковский, который провел меня в гостиную и сказал, что генерал ждет. Мы прошли в зал больших размеров. Деревянный потолок придавал ему особенный вид, а непременный камин с весело горящим огоньком производил очень приятное впечатление. На стенах висело множество картин из истории Франции, портреты владельцев замка и их предков.
В ожидании генерала я просматривал фотографии, вклеенные в красивый отделанный кожей альбом. И не успел я еще всего просмотреть, как в комнату вошел уже известный мне вахмистр и доложил, что ужин подан.
В столовой уже находились Соснковский и какой-то господин в гражданском костюме. Поздоровавшись, я стал разглядывать комнату. Зала была небольшой, посредине стоял круглый стол, накрытый на пять персон. Большой пушистый ковер покрывал весь пол. На белых стенах виднелись развешанные кое-где пейзажи.
Через минуту вошел Сикорский. Он был в гражданском костюме (впрочем, все мы были одеты в гражданское). Поздоровался с присутствующими и попросил всех к столу. Мне досталось место между Сикорским и Соснковским. Напротив сидел майор Борковский и гражданский господин. Во время ужина ни о чем серьезном не говорили, обычная товарищеская беседа.
После ужина мы разделились на две группы. Соснковский с майором Борковским и гражданским перешли в салон, а меня Сикорский забрал в свой кабинет, куда попросил принести кофе. Он снял пиджак, одел синюю пижаму, уселся в глубокое удобное кресло, указав мне место напротив. Извинился, что все делает так по-домашнему, что хочет чувствовать себя совершенно свободно.
Генерал начал разговор, скорее похожий на длинный монолог. Он строил свои проекты и планы на будущее, говорил о теперешних трудностях. Упоминал, что имеет много хлопот, и сетовал на отсутствие понимания как со стороны иностранцев, так и со стороны своих. Ему постоянно стараются помешать, все нужно делать лично самому, всюду лично присутствовать. Он никогда не имеет времени и, собственно говоря, ниоткуда не имеет помощи. Очень переживает по поводу наших отношений с Россией. По этому вопросу в правительстве существует большие разногласия. Сикорский считал, что поскольку мы не находились с Советским Союзом в состоянии войны и его положение, а также наше благополучие требуют, чтобы мы установили дипломатические отношения с СССР. Следовало бы урегулировать спорные вопросы и прежде всего позаботиться о населении, оставшемся на территории, на которую сейчас вступила Красная Армия, а также вытащить как можно больше годных к военной службе людей в польскую армию во Франции. В то же время такие члены правительства, как министры Залесский, Сейа, и прежде всего Соснковский выступают против этого и считают, что нет смысла разговаривать с Советским Союзом, поскольку после окончания войны русские вынуждены будут уступить под давлением победоносных французов, а особенно англичан, которые гарантировали нам границу. А пока, подчиняясь влиянию некоторых реакционных кругов Запада, необходимо считать СССР врагом и готовиться к войне с ним. Сикорский считал это колоссальной политической ошибкой и вопреки позиции других старался добиться соглашения с СССР, — но вынужден был делать это очень осторожно, чтобы собственные министры при иностранной помощи не сорвали его планов. Он сожалел, что не может лично вести переговоры по этому вопросу, а вынужден пользоваться услугами посредников, в доброй воле которых он совершенно не был уверен.