Я был адъютантом генерала Андерса

Климковский Ежи

4) Как можно быстрее выбраться из пределов Советского Союза.

В стремлении осуществить поставленные перед собой задачи он не пренебрегал никакими средствами, не брезговал ничем. Все было хорошо, лишь бы достичь цели.

Вопрос «сколачивания» состояния он разрешил таким «простым» способом: большую часть казенных сумм, находившихся в его распоряжении, он переводил прямо на свой личный счет как собственные «сбережения». Часть из этих сумм он переводил на счета заграничных банков. Скупал для себя за государственные деньги золотые портсигары, золотые монеты, доллары, бриллианты и другие драгоценности. Действовал в этом направлении без зазрения совести, распоясавшись до такой степени, что скупал, конечно, за казенные деньги, драгоценности у людей, вынужденных продавать их только потому, чтобы не умереть с голоду.

Что касается политических вопросов, то он был глубоко убежден

в неизбежном поражении Советского Союза и не сомневался в победе Германии настолько, что искал даже определенных людей и путей к высшим немецким военным чинам. Лучшим эмиссаром он считал бывшего премьера Польши профессора Леона Козловского, рассуждавшего таким же образом, как Андерс, и мыслящего теми же категориями, убежденного в победе Германии. Леон Козловский считал, что Польша, несмотря на все происшедшее в сентябре 1939 года, должна сотрудничать с Германией, как это сделали Румыния, Венгрия и другие сателлиты «оси». Поэтому Андерс, встретив Козловского в посольстве в Москве, направил его в штаб Бузулук и под видом определения на работу в армию, одел его в военное обмундирование.

Посол Кот так пишет об этом Сикорскому 10 сентября 1941 г.: «Несомненным противником (правительства в Лондоне) является Козловский, который хотел бы пойти к Андерсу в качестве референта по политическим вопросам или, когда немецкие войска подойдут ближе, поехать в Польшу...»

Господин Козловский в течение недели работал в финансовом отделе армии в звании поручика, после ряда совещаний и заседаний, которые были проведены в это время, он получил распоряжение отбыть в Москву, вроде как бы в посольство, хотя в это время оно находилось не в Москве, а в Куйбышеве. В действительности же он должен был перейти через линию фронта, что в условиях немецкого наступления являлось делом нетрудным. Фронт в это время быстро перемещался и доходил почти до самой Москвы. Это был конец октября 1941 года. Как раз в это время Козловский в компании с двумя офицерами перешел линию фронта и уже в конце ноября был в Варшаве и в этом же месяце представлялся в Берлине.

Весть об этом факте разлеталась по штабу молниеносно. Немцы не преминули сообщить о нем по радио и в печати. В штабе в Бузулуке начали распространяться самые различные слухи и сплетни на эту тему. Шопотом говорилось об участии Андерса в отправке Леона Козловского для переговоров с Гитлером.

Однако Москва не пала. Немцев остановили. Фронт остановился, а время приезда Сикорского для переговоров со Сталиным неотвратимо приближалось. Андерса охватил дикий страх. Для того чтобы отвлечь от себя какие-либо подозрения, он приказал провести расследования по делу Леона Козловского: каким образом выехал из Бузулука в Москву, как и когда перешел линию фронта. Следствие вел второй отдел штаба армии во главе с подполковником Гелгудом, известным своими германофильскими взглядами. Совершенно очевидно, что следствие велось таким образом, чтобы не дать существенного результата. Тем не менее все же установили, что Леон Козловский появился в Бузулуке по личному приглашению Андерса и за несколько дней до своего отъезда посетил в Тоцком Токаржевского, подобрав себе в попутчики еще одного офицера. Но самое главное, было установлено, что Леон Козловский выехал в Москву по поручению Андерса, который лично подписал ему командировочное удостоверение.

Нужно было спасаться. Андерс учредил суд и, чтобы решительно отмежеваться от всего этого, приказал судить Леона Козловского за государственную измену, переход на сторону противника. Он требовал вынесения смертного приговора. Послушный суд, не вникая в существо дела, приказ выполнил. Леона Козловского объявили предателем и дезертиром и приговорили к смертной казни. Андерс приговор утвердил, хотя не имел на это права, ибо смертные приговоры на офицеров мог утверждать только верховный главнокомандующий Сикорский. Андерс, однако, опасался, что Сикорский может приказать произвести повторное расследование и рассмотрение дела в суде, поэтому предпочел поставить всех перед свершившимся фактом.

Приговор в принципе был лишь теоретическим, так как исполнение его в отношении лица, находящегося в Берлине под опекой немецких властей, было невозможным. К этому добавлю, что по прошествии нескольких месяцев во время одного из налетов на Берлин Леон Козловский был ранен и через две-три недели умер в немецком госпитале.

Во всем этом псевдопроцессе наиболее пострадал подполковник Гелгуд-Аксентович, начальник второго отдела штаба, который уже имел несколько замечаний за интрига и желание все подчинить себе. Гелгуд по старому обычаю санационной «двуйки» считал, что только он может распоряжаться, и сразу же начал интриговать против начальника

штаба Окулицкого, стремясь к его устранению с занимаемой должности и назначению на нее кого-нибудь другого, или надеясь на возможность самому занять этот пост. Он распускал слухи, что Окулицкий не соответствует занимаемой должности и должен быть от нее освобожден. Говорил об этом сам и предложил это делать своим офицерам, в частности ротмистру Новицкому, который направо и налево твердил, что Окулицкий обязан уйти. Когда в штаб в Бузулук приехал из лагеря капитан Ковальчинский, он, не разбираясь в происходящих интригах, возмущенный рассказал обо всем Окулицкому. Тот в свою очередь вызвал к себе Гелгуда, его заместителя майора Бонкевича, ротмистра Новицкого, капитана Ковальчинского и еще одного офицера на очную ставку и принципиальный разговор. Этот разговор подтвердил в основном интриганство Гелгуда. Окулицкий представил все это Андерсу, требуя снятия Гелгуда с занимаемой должности. Андерс тогда не согласился с этим, был даже доволен, что его подчиненные между собой дерутся, ему это казалось выгодным. Но сейчас, когда всплыло дело Леона Козловского, а Гелгуд не сумел его деликатно провести и еще давал понять, что это сам Андерс выслал Козловского, он решил снять Гелгуда с занимаемой должности за отсутствие бдительности. Подполковника Гелгуда сначала перевели в запасной полк, а затем в одну из дивизий. Вместо него был назначен майор Винценты Бонкевич, о котором посол Кот так пишет Сикорскому:

«...человек высоких моральных качеств, майор Бонкевич из «двуйки» (если это я говорю, то наверно поверишь), бывший начальник сектора по России, многократно битый, непреклонный, должен быть повышен в звании и назначен начальником второго отдела, ибо теперешний подполковник, (Гелгуд) не идет с ним ни в какое сравнение...»

Временно Андерс был спасен, но продолжал считать, что ни в коем случае не может оставаться на территории Советского Союза. С этого момента он последовательно стремится создать такие отношения, которые позволили бы лучше раньше, чем позже вывести польскую армию из пределов Советского Союза.

В соответствии с планом Андерса, составленным еще в конце сентября совместно с Богушом и Окулицким, вывод армии должен быть произведен через иранскую границу или в крайнем случае через Афганистан, пусть даже в Индию. С этой целью, как мы знаем, первым этапом реализации этого плана являлся перевод польской армии на юг, как можно ближе к упомянутым границам. Однако, предвидя на пути осуществления своих намерений значительные трудности, Андерс хотел поставить всех перед свершившимся фактом. Поэтому на узловые станции были высланы офицеры (уполномоченные), которые направляли гражданских лиц и призванных в армию не в существующие места дислокации частей, а на юг Советского Союза, в окрестности Ташкента, где Андерс проектировал продолжать формирование армии.

С этой поры новый период страданий польского населения. Люди начали перемещаться туда и обратно в обе стороны. Сначала с различных концов СССР они ехали несколько тысяч километров в Бузулук, Тоцкое и Татищево. Не доезжая этих станций, они встречали офицеров, которые отправляли их на юг. Снова несколько тысяч километров езды в неизвестные места, где не имелось даже гражданской опеки. Измученные до предела люди не находили никакого пристанища и обещанных воинских частей. Те, кто еще имел немного сил и денег, возвращались в центральную Россию, в Бузулукский район. Возникла неописуемая неразбериха, люди сыпали проклятьями, что их обманули. Во время беспорядочных, бессмысленных скитаний многие гибли. Те, кто остался на юге, оказались в очень плохих условиях. Никто не был подготовлен к их приезду. Квартир не было. Продуктов не было. Начались заболевания, производившие опустошение среди поляков. Люди обижались на советскую власть, считая, что она виновата в том, что они оказались в таких условиях.

Профессор Кот, направляясь из Москвы в Куйбышев, видел эти толпы и писал Сикорскому:

«Телеграмма от 20. X. 1941 г.

...В дороге я видел толпы наших бедных людей, больных и голодных, направляемых без плана...»

Следуя своему замыслу, в ноябре 1941 года Андерс самовольно, без согласования с какими бы то ни было властями — польскими в посольстве или же советскими, направляет два больших эшелона, более чем по две тысячи человек в каждом, к рекам Аму-Дарье и Сыр-Дарье. Многие из них в скором времени погибли из-за болезней тифа, малярии, дизентерии и т. п. при полном отсутствии помещения, лекарств и ухода. Лишь самое незначительное количество из них попало в армию. Страшная халатность в данном случае усугублялась неудачно выбранным местом.