Я был драгдилером Rolling Stones
Шрифт:
Он останется, другие изменятся и уйдут.
Свет с небес будет идти всегда,
Призраки земного преходящи.
Жизнь, как многоцветный витражный купол,
Пачкает белое сияние Вечности
До тех пор, пока Смерть не растопчет его, — умри,
Если ты нашел, что искал!
Следуй туда, куда все ушли! —
Лазурное небо Рима,
Цветы, руины, статуи, музыка, слова — все блекнет
По сравнению с блаженством, о котором они говорят
Невыразимыми истинами.
Дочитав, Джаггер, казалось, почувствовал облегчение. Когда он закончил, администраторы открыли огромные картонные ящики (из-под вареных бобов «Кросс энд Блэкуэлл», согласно надписям на них), стоявшие
К несчастью, ящики слишком долго стояли на жаре под солнцем, и многие бабочки, пролетев всего несколько метров, умирали, падая крылатым конфетти на головы прослезившимся поклонникам. Но Кит уже играл вступительные аккорды «Lemon Squeezer».
Перед сценой стояло человек тридцать «Ангелов Ада» — молодых людей, затянутых в кожу и с интеллектом явно ниже среднего. Они отталкивали зрителей назад и, в общем, вели себя по-хамски. Поклонники были возмущены и расстроены, не понимая, что это делается по приказу Джаггера. К девушке, которая стучала по двум пустым жестянкам из-под пепси-колы во время исполнения «Honky Tonk Women», подошел один такой слабоумный в черной коже и грубо отобрал их.
Когда заиграли «Sympathy for the Devil», девушки, рыдая и плача, полезли вперед к сцене, поближе к Мику. «Ангелы» спихивали их с краев сцены, словно крыс с палубы корабля, а Мик старательно смотрел в противоположную сторону.
— Ну, все нормально, только звук был, конечно, мерзкий, — сказал он вечером, когда мы все вместе пошли на концерт Чака Берри в Альберт-холле. — По-моему, еще никто никогда не собирал такой огромной толпы. И мне понравилось смотреть, как «Ангелы» всех толкали.
Мик заявил, что слишком занят, чтобы прийти к Брайану на похороны. На следующее утро они с Марианной улетали в Австралию. Но он согласился дать интервью, чтобы объяснить, как воспринимает смерть Брайана, благодаря чему, кстати, немедленно оказался в центре внимания средств массовой информации. Перед концертом в Гайд-парке он говорил журналисту «Гранада Телевижн»: «Брайан сам будет на концерте. Будет здесь! Мы делаем все, во что он верил. По учению агностиков, он не умер. Когда днем мы начнем концерт, он будет там с нами. Я не верю, как принято на Западе, в то, что следует скорбеть о тяжелой утрате. Понимаете, я не собираюсь носить траур и скорбеть. Мы, конечно, расстроены. Но я хочу, чтобы Брайан, прощаясь с этим миром, унес отсюда как можно больше счастья и радости».
С репортером радиостанции Би-би-си он был более откровенен и объективен: «Нас всегда преследовало предчувствие, что первым из нас умрет Брайан. Мы все знали, что он не протянет долго. Он прожил свою жизнь очень быстро, как бабочка. В какой-то момент мы были с ним очень близки… Но на самом деле я даже не до конца понимаю, чем Брайан хотел заниматься, по крайней мере, в том, что касается его песен. Это, как и многое другое, он делал исключительно для себя. Он никогда не играл мне песен, которые писал, так что сложно было сказать, что именно он хочет играть и делать дальше. Если он и писал. — а я уверен, он писал песни, — то обычно не признавался, что это его песня, а просто говорил: «Ну вот песня в стиле того-то». И поскольку дальше этого дело не шло, то говорить, что мы его оттесняли или пытались задавить, просто не имеет смысла».
Услышав эти слова, я поначалу разозлился, но затем, поразмыслив немного, понял, что Мик на самом деле говорил правду — так, как он ее воспринимал. Брайан стремился стать одним из величайших рок-музыкантов. Но если он не сумел удержаться на вершине, то нельзя осуждать Джаггера, за то, что тот столкнул его оттуда,
После трагедии Марианна опять начала употреблять героин; ей было тяжело, она понимала, что должна завязать, чтобы сниматься с Джаггером в фильме. С другой стороны, все ее убеждали, что легче найти золото в пустыне, чем героин в Сиднее. Когда она полетела в Австралию, доктор прописал ей перед отъездом в качестве снотворного амитал-натрий, чтобы помочь преодолеть ломку. Когда самолет приземлился, ее уже начинало трясти. Она не обращала внимания ни на великолепный рассвет, ни на десятки толкающихся фотографов и репортеров, которые забрасывали их обычными вопросами вроде: «Вы уже слышали, что для съемок Мику придется остричь волосы?» Вспышки фотоаппаратов слепили ее. Когда они добрались до своего номера, Марианна чувствовала, что у нее кружится голова и ее начинает тошнить. Она вся покрылась гусиной кожей. Джаггер был настолько утомлен долгим перелетом и атакой репортеров, что, стянув одежду, рухнул на большую мягкую двуспальную кровать и спустя мгновение спал крепчайшим сном. Они никогда друг с другом не говорили о том, что она торчит. Он, как настоящий англичанин, предпочитал этого просто не замечать. Что она делает со своим телом — ее личное дело.
Но теперь у Марианны начались галлюцинации. Прекратив принимать наркотики, она испытала страшную ломку, по симптомам это было похоже на малярию. Она ощущала присутствие смерти у себя в комнате. Присев на табурет в ванной и заглядывая в зеркало, она видела там вместо своего отражения лицо Брайана. Как раз перед его гибелью она постриглась покороче, и у них были похожие прически. Теперь ей было все ясно: она стала Брайаном. Чтобы облегчить ломку, она съела горсть таблеток мандракса.
Следующие месяцы она не вполне понимала, кто она. Постепенно она становилась просто придатком Мика Джаггера.
Она, казалось, потеряла сама себя, потеряла свою личность — Джаггер забрал ее у нее. Она видела, что он точно так же поступил с Брайаном: крал его идеи, силу, характер, пока у Брайана ничего больше не осталось. Вот и от нее теперь осталась лишь оболочка, как от съеденного омара.
Мертвый, пустой взгляд из под длинной светлой челки — это глаза Брайана. И тут ей показалось, что он внезапно кивнул ей, словно просто отключался, приняв героин, а тут вдруг очнулся.
— Где мой валиум? — произнес он. — Господи, как мне плохо.
Казалось, он говорит из зеркала, с другой его стороны. Марианна могла уловить только обрывки слов, будто он пытался говорить из-под воды. Она поняла, что Брайан пытается рассказать ей: это все судороги и астма. Он на самом деле не собирался умирать, и теперь ему никто не сможет помочь. Стало очень холодно, Марианна начала дрожать, у нее застучали зубы. Тогда она выпила 150 таблеток амитал-нитрия (все, что у нее было), и дрожь вроде бы прошла. Она скользнула на хрустящие хлопковые простыни рядом с Миком, Брайан нежно взял ее за руку, и она почувствовала, что проходит сквозь зеркало.
Перед смертью Брайану было двадцать шесть.
— Он умер одним из кумиров своего поколения, — сказал его друг. — Своей жизнью он как бы воздвиг себе величайший памятник, который потом рассыпался в пыль. Пусть его слава была недолгой. Но он умер, словно один за всех понеся наказание — за всех англичан, употребляющих наркотики.
Преподобный Хью Хопкинс, отпевавший Брайана, похоже, был одним из тех, кто считал, что Брайан понес это наказание вполне заслуженно.
Помолившись за выздоровление Марианны (она уже два дня пребывала в коме), он прочитал Аните, Киту, Мику Тэйлору, Биллу, Чарли и поклонникам, принадлежавшим к его религии, небольшую лекцию-наставление о пороках современной молодежи: