Я? Дельта!
Шрифт:
— Наперегонки по крышам?..
Голоса удалялись, а сознание Торна из последних сил цеплялось за резко ставшую ещё более жестокой реальность. Это было предательство чистейшей воды. Добивать не стали не из нежелания убивать своего, а просто побрезговав. Сам сдохнет, мол.
Так точно не говорят об умирающих товарищах, решая их судьбу.
«Зачистка. Они пришли убрать всех, кому не положено знать о разумных ноктюрнах… и Дитя» — пришло гадкое осознание перед тем, как парень почувствовал череду инъекций. Не первых, но и не последних. Пояс на пределе заложенных инженерами и медиками возможностей
Проникающая вглубь остывающего тела боль, разливающаяся расплавленным золотом. Пульсирующие, набирающие интенсивность огни, заслоняющие взор. И нарастающий шум, похожий на шелест потерявшего сигнал допотопного ЭЛТ-телевизора, заполонивший собой всё и не оставивший ни единой возможности уцепиться за что-то.
Ушли и мысли, а следом за ними Торна покинуло и сознание.
Над нокт-областями никогда не восходит солнце, и закатов здесь тоже нет.
Но останься здесь хоть кто-то живой, и он бы увидел, как над одной-единственной крышей, стоящей вровень с прочими, сгущается густая, давящая тьма…
Глава 6
Смерть — это забвение, и не более того.
Так всегда считал Торн, с малых лет сталкивающийся с вопиющей несправедливостью и жестокостью окружающего мира, и потому не принявший ни одну из религий. По этой причине у него, опустившего веки на крыше высотки, не было каких-то надежд на лучшее.
Торн не ждал света в конце, райских кущ или огненной бездны с чертями и котлами. Он не верил и в перевоплощение, карму или что-то иное, оправдывающее действительность, в которой существовали, жили и умирали люди.
Он ждал только конца. Забвения, после которого ему уже станет всё равно на все ошибки и неприятный осадок, до сих пор разъедающий и тело, и медленно затухающий разум. Станет всё равно на желание стать чем-то большим, нежели обычным неудачником, которому чудом доверили броню и оружие. Всё равно на малодушие, не позволившее самолично прервать существование супермутанта, пусть и ценой своей жизни. Всё равно на бескрайнюю массу сожалений о принятых в прошлом решениях.
И на боль, сильную, всепоглощающую… и меняющую.
Тревожный писк стал первым, что уловило вынырнувшее из мрачных глубин бескрайнего ничего сознание парня, инстинктивно опустившего руку на управляющий блок пояса, который, впрочем, от этого не перестал сообщать об истощившихся запасах стимуляторов. Пришлось нащупать соответствующий тумблер, утопленный в металле, прежде чем на крышу опустилась блаженная тишина.
Отзывавшаяся на писк мигрень отступила, а Следом Торн разлепил глаза, чувствуя, как рвётся застывшая корка из крови и слизи — процесс настолько неприятный, что парень начал морщиться… и понял, что корка эта покрывает абсолютно всё его лицо.
— Пха… Фрпх! Да что за… — Приподнявшись на одном локте, Торн, наконец, прозрел,
«А самый главный — почему я, вашу-то бабушку, ещё жив?!».
Перевернувшись и встав на корточки, Торн попытался глубоко вдохнуть, но тут же зашёлся в продолжительном, отказывающемся прекращаться кашле. И лишь выхаркав вставший поперёк горла ком кроваво-серой массы, парень смог поднять голову, отодрав с лица остатки застывшей, отходящей цельным куском кровавой маски.
Слишком плотной, чтобы выжить, единожды «примерив» её.
С такой кровопотерей не выживают даже в теории, но…
— Я… жив. Определённо, жив… — Неуверенно опираясь на чуть подрагивающие ноги, Торн окинул крышу взглядом, с каждым мигом становясь всё более и более хмурым.
Воспоминания набатом бились в голове, и глаза находили подтверждение всему, кроме его собственной очевиднейшей смерти.
Останки боевых товарищей так и лежали, нетронутые ни падальщиками, ни ноктюрнами, ни временем. Лузга, Гроб, Лось… и Сеньор, в голове которого твари, зовущие себя элитой, проделали аккуратное отверстие. Просто решили убедиться, что он никому ничего не расскажет, как посчитал Торн.
Его самого добивать не стали: зачем, если само сдохнет?
Но Торн выжил, и ему ещё предстояло понять, как и почему. Вряд ли намешанная доком в оперативном центре смесь в принципе могла дать такой эффект, чтобы сращивать кости, закрывать раны и вообще собирать из фарша человека: сколько парень ни осматривал себя, а последствий боя, если не считать изодранную в хлам броню, разбитое снаряжение и засохшую кровь, покрывающую тело, обнаружить не удалось.
Зато было кое-что другое, до усрачки напугавшее парня: его кожа, открывшаяся под повреждёнными комбезом и бронёй, с которой произошло нечто невообразимое.
Всё тело, от кончиков пальцев на ногах и как минимум до самой шеи было покрыто толстым и плотным нагромождением слоёв тёмно-серой паутины, выполняющей роль своеобразного подклада для брони, отлично тянущейся и не позволяющей отщипнуть от себя даже самый маленький кусочек.
А поверх этой дряни, как её про себя назвал Торн, тянулись ровные ряды антрацитово-чёрных, матовых, с кажущейся металлической текстурой пластин, сросшихся с элементами брони. Эта конструкция закрывала самые уязвимые места на теле настолько привычным образом, что издалека Торна вполне можно было бы спутать с очередным богатеньким рейдером, у которого нашлись средства на уникальный образчик комбеза и навесной защиты.
Впрочем, в первые минуты парня беспокоило отнюдь не это.
Торн так и не смог найти ни единого клочка своей родной кожи, даже почти полностью избавившись от откровенно мешающих остатков комбеза. Как не смог и соскрести «грязь», что, впрочем, было скорее жестом отчаяния, чем реальным намерением.
Обновлённый кожный покров на все эти попытки не обращал ни малейшего внимания, будучи куда прочнее обычной человеческой кожи, а «броня»… ну, это даже не смешно.
Её и поцарапать не выходило.