Я диктую. Воспоминания
Шрифт:
И не ошибся. Она сыграла самую важную роль: позволила мне познать любовь и сделала меня счастливым.
Тем не менее различие в возрасте между нами весьма значительно. Мне семьдесят три с половиной. Ей всего пятьдесят. Так что разница составляет двадцать три с половиной года.
Но мы оба уже давно забыли о ней. Я по крайней мере надеюсь на это и даже уверен, что так оно и есть.
Как начинается любовь? Я говорю о любви глубокой, как у нас, а не о той, что длится несколько лет, а порой и двадцать два
Естественно, наши отношения начались, как обычно, то есть очень скоро мы вступили в связь.
Но еще долго, в течение месяцев, если не первых лет, мы узнавали друг друга. И старательно избегали слова «любовь» и не говорили о нежности.
Но именно нежность с самого начала притягивала меня к Терезе. Я присматривался к ней. Следовал за нею взглядом. Если она случайно отсутствовала, я чувствовал, что мне чего-то недостает, и начинал нервничать.
Мне трудно говорить от ее имени, но я был бы удивлен, если бы оказалось, что эволюция наших чувств была не синхронной.
В Эпаленже бывали моменты, когда я спускался на первый этаж, чтобы написать очередную главу романа, а Тереза оставалась на втором, прислушиваясь к стрекоту моей пишущей машинки.
Я подыскиваю определение для нашей любви, которую называю просто любовью; мне понадобилось столько лет, чтобы открыть ее.
Для нее нет другого определения, кроме одного: любовь — это такое слияние двоих, при котором общение днем и, добавлю, даже ночью происходит безмолвно, без слов.
Часто, когда мы ложимся спать, Тереза блаженно вздыхает:
— Наконец-то в постель!
И мы рука в руке, не двигаясь, молча засыпаем, каждый прислушивается к дыханию другого, чтобы определить, когда тот уснул.
Нет, мы не держимся всю ночь за руки; нередко бывает, что, когда мы просыпаемся, наши пальцы переплетены или моя рука лежит на бедре Терезы.
Пробуждение, хотя нам приходится сразу же расстаться на полчаса, чтобы Тереза привела себя в порядок, для нас как бы обретение друг друга заново, и мы радостно и с нежностью приветствуем новый день, отпущенный нам.
Эта любовь — ежеминутный подарок. Нам вполне достаточно друг друга, мы живем в полном согласии, для которого во все часы, отделяющие нас от ночи, требуется совсем мало слов.
И каждый час отмечен ощущением полноты жизни.
Нет, мы с Терезой живем не одни. На втором этаже обитает Пьер, он обедает с нами, так же как кухарка и горничная. Это как бы внешнее кольцо, внутри которого заключено наше кольцо, то есть мы с Терезой, и оно, хотим мы того или нет, остается, в общем-то, чуждо внешнему.
В магазинах, в бистро, куда мы часто заходим, мы беседуем с незнакомыми людьми или с теми, кого знаем, но все это как дождь, капли которого быстро скатываются
Пожалуй, мы больше похожи на двух животных, чем на людей. Нам не нужно ни кино, ни, театра, ни так называемых развлечений. Мы построили гнездо или, если угодно, вырыли нору; нам хорошо, и мы счастливы вместе.
Язык наш, как у животных, ограничен. Не помню, когда мы в последний раз долго говорили по какому-нибудь поводу.
Мне уже неоднократно случалось говорить о непосредственной коммуникации между живыми существами. У людей это бывает куда реже, чем у животных; именно поэтому я только что сравнил нас с двумя существами, устроившими логово на лоне природы.
Бывает, что один из нас открывает рот, чтобы что-то сказать, и видит, что второй тоже открыл рот, собираясь произнести то же самое. Нам случается видеть одинаковые сны в одни и те же часы, и если ночью я просыпаюсь и лежу с открытыми глазами, то тут же слышу, как Тереза, только что спавшая глубоким сном, спрашивает:
— Не спишь?
И почти всегда добавляет:
— О чем ты думаешь?
Или:
— Тебя что-то беспокоит?
Много ли супружеских пар способно быть вместе двадцать четыре часа в сутки, ничего друг от друга не тая, потому что нечего таить, и которым достаточно только взгляда, чтобы понять друг друга?
Мне понадобилось дожить до шестидесяти лет, чтобы познать такую любовь, но она стоит этих лет. С каждым днем она становится сильней, и каждый новый день приносит чуть больше радости и душевного покоя, чем предыдущий.
25 сентября 1976
Вчера вечером я засыпал, и перед глазами у меня стояли картины Таити, таитяне, таитянки. Не нынешний Таити, которого я не знаю. Таити, каким я его увидел почти сорок лет назад, до того, как там построили аэропорт, что привело к нашествию туристов, появлению там французской атомной бомбы и господ военных.
В мое время, как говорят старики, чтобы из Бордо через Панамский канал доплыть до Таити, требовалось пять недель.
Четыре недели плавания отделяли Таити от Австралии.
Однако на острове регулярно получали почту и кипу газет, в большинстве трех- или четырехдневной давности.
Маорийцы, и мужчины, и женщины, очень красивы, но тогда они не понимали ценности денег.
В Папеэте была всего одна дорога, которая огибала весь остров; поскольку мостов в ту пору не было, в период дождей приходилось переезжать через потоки воды на машине. Вдоль дороги примерно через каждые десять километров стояли деревни.
Домов из долговечных материалов было немного. Такие дома строились колониальными властями по всему свету. Зато было много хижин из травы и мало домов, верней, домиков, поскольку они были маленькими, из бетона.