Я – дочь врага народа
Шрифт:
Потом она посмотрела на парнягу, который, так и не сняв собачьей шубы, развалился на кровати. Уши у него всё ещё не потухли от работы. Они были словно проварены в малиновом соку.
«Сосунок! – решила Мария. Но тут же отдала ему должное. – А Борису Михайловичу, однако, до него далековато…»
– Сколько тебе лет? – спросила.
– Кукушку пытай, – усмехнулся ответчик, – она маленькая. А у меня уже всё выросло.
Он хохотнул, тоже глянул на часы, ругнулся: «Подь ты вся!» Подхватился на ноги, достал чемодан,
– А ничего! Полюбовно получилось… Жалко – тороплюсь…
Фёдор ушёл, а Мария заговорила:
– Щенок! Совсем не понял, с кем связался… Времени у него, видите ли, не хватило! Понятно, куда полетел… Ох, Борис Михайлович! Всё и всех под себя гребёшь… Ясно, почему он топтался у аптеки. Ждал, когда ты «нужное совещание» со мной закончишь… И за чемоданом этот щенок тобою поскорее всего послан. Понял, старая крыса, что я быстро с чемоданом разберусь…
«А-а! – вдруг ошарашила её догадка. – Так вот почему ты решил меня сплавить в деревню! Чтобы я вам тут не мешала торговать… Да я сщас из тебя из самого завхоза сделаю…»
Мария не могла понять, куда делся её берет, потому поверх головы накинула платок, сунула ноги в боты. На крыльце она запнулась за свою же сумку, зачем-то села на ступеньку, спросила упавшую на юбку снежинку:
– Разве можно так… со мною?..
Снежинка подобрала ножки-лучики, сжалась, обернулась бисеринкою и исчезла, оставив после себя крохотное пятнышко.
– Нет! – сказала ему Мария. – Так дело не пойдёт! Сейчас я вам всем организую виноград-малину красную! – уверенно пообещала она, подскочила, кинулась за калитку…
Переулок, где стоял её дом, не был длинным – до аптеки бежать минут пять, не больше. Марии оставалось только выскочить на главную улицу да пересечь её наискосок, как вдруг она услыхала знакомый голос:
– По-оспем! Солнце эвон где только ешшо пляшет…
Сидя на передке саней, давешний старик показывал кнутовищем в небо. Его лошадка тем временем успела кивнуть растерянной Марии одноглазой мордой и пробежать мимо. В кошеве сидел знакомый кучерявый верзила в собачьей дохе, чуть ли не под мышкой у него ютился укутанный в тулуп мужичонка в шафрановом берете. Это были, как сделала Мария вывод со слов матери, сын Фёдор да его отец Осип. И она не ошиблась.
Быстрая на ноги, она крутанулась – догнать убегающий от неё возок, да проехала по скользкой колее и расстелилась плашмя вдоль дороги…
Ей казалось, что тому, как она кандыбала обратной дорогой на ноге с разбитым коленом, был свидетелем весь, хотя и безлюдный, переулок. Но Мария знала: за её спиной оживают на окнах задергушки, дают простор насмешливым глазам лицезреть её просак. Уж она-то ведала, что её тут никто никогда и не любил и потому не ждал. И всё из-за Сергея Никитича – будь он трижды неладный!
Сумка
Очнулась на полу. Не сразу могла понять – утро на дворе или вечер? Слабый свет резал глаза. В голове работала ржавая мясорубку. Она перемалывала мозги. Но тошнее того были падающие на сторону стены, которые никак не могли упасть. И она с ними заодно падала и не могла упасть. И всё это валилось и не сваливалось в муторную глубину…
Наконец стало совсем дурно, в горло ударило изнутри смесью огня и падали. С каким-то куриным клёкотом жижа вырвалась наружу. Утопила в себе прядь её волнистой каштановой гривы. Стало немного легче, и она, сообразив, что лежит в кухне, переползла в комнату, добралась до дивана, привалилась к сиденью спиной.
Вошла мать, у которой лицо было такое, словно она сама только что опомнилась от перепоя.
– Где Осип?! – спросила сквозь зубы.
Мария ответила с присвистом:
– Удрал твой хахаль. И следы, фю-ю, замёл…
– Ты?! Выгнала?! – утвердительно спросила Фетиса.
Жилы на её горле натянулись, и Мария сообразила, что сейчас любой ответ для матери прозвучит надругательством над ею придуманной истиной. И тогда Мария мстительно спросила:
– Ты чё? Замуж, что ли, за него собралась? Ба-атюшки мои! Старому ведру и говно по нутру?
От крепкого удара ногою в бок Марию опять стошнило. Обычно крикливая, на этот раз Фетиса молча повторила пинок и пожалела, что обута в валенки, а не в сапоги. После ушла в летник – от греха подальше…
Глава 8
Когда Сергей Быстриков привёл Марию знакомить со своими родными, дома случилась только мать, Елизавета Ивановна, да ещё четырёхлетняя его племянница – Нюшка, которая частенько гостевала у деда с бабушкой.
Нюшка сидела на полу среди избы, ела только что собранный на огороде зелёный горох. Навсегда запомнилось девочке это знакомство, этот разговор.
– Ты и есть Лопаренчихина дочка? – спросила Марию бабушка.
– Я и есть, – ответила та.
– Мать-то всё приторговывает?
– Само собой…
– И чем она теперь пробавляется?
– Да чем подвернётся…
Ещё запомнилось Нюшке то, с какой небрежностью спросила Мария, осмотрев избёнку будущей родни:
– А почему у вас одни только книги?
– Потому что и ум, и совесть, – вступил тогда в разговор уже больной дед Никита, – живут не в толстом кошельке…
– Зачем вы так? – после ухода Марии упрекнул родителей Сергей. – Я люблю её.
– Да она тебя не любит, – решила тогда бабушка. – Упадёт она на твою жизнь, как валун на родник…