Я догоню вас на небесах (сборник)
Шрифт:
Макароны на сковороде принялись шкворчать. Яков Ильич положил себе порцию, пожалев, что Наташа опаздывает к праздничному столу, налил рюмочку и только принялся было, глядя в нее, вспоминать эпизоды из своей фронтовой жизни, как дверь отворилась.
В кухню вошел ободранный кот Василий, бродяга, драчун и с известной поры — философ.
— Эх… — загадочно сказал кот Василий.
— Все горюешь? Садись, поедим макароны по-флотски.
— Нынче праздник, — сказал кот Василий. — Называется воскресенье. Некоторые жители пироги пекут. Но что значит
— Может, рюмочку выпьешь?
— Рюмочку введу, а насчет макарон — вы же знаете — перешел на грузинскую кухню.
— Отвыкай.
— Боюсь утратить воспоминания.
Кот Василий чокнулся с Яковом Ильичом. Выпил. Хлебцем занюхал. И уставился в окно, на тот берег, где жила кошка Матрена, принадлежавшая Марии Степановне Ситниковой, ухоженная, вальяжная, по натуре добрая, но лишенная смелости и воображения.
— Дура она, — сказал кот Василий. — Любил я кошку Матрену — любил! Но, увы, не умеет она быть красивой.
Яков Ильич подумал: «А ведь правду говорят — животное всегда похоже на своего хозяина. Вот и Мария Степановна — женщина очень хорошая, но красивой быть не умеет. Даже на заседание поселкового Совета приходит в каком-то нелепом жакете, похожем на старомодный мужской пиджак. И волосы, собранные на затылке в пучок, перевязывает шнурком от ботинка…» Яков Ильич положил себе следующую порцию макарон по-флотски. И себе и коту налил по следующей рюмочке и подумал: «Ну почему, почему не умеет она быть красивой?»
— А вы не обращали внимания на тот удивительный факт, что именно коты являются непременными участниками и атрибутом всякого чуда и волшебства? — сказал кот Василий. — Вы когда-нибудь читали, что некий прекрасный принц был превращен злым волшебником в собаку?
— Не трогай собак, — возразил Яков Ильич. — Не касайся! — И он вспомнил фронтовые упряжки собак, которые вытаскивали раненую пехоту с поля сражения. Вспомнил, и у него защемило в носу.
— Я не касаюсь. Я, к вашему сведению, собак уважаю, — сказал кот Василий, слегка обидевшись. — Я даже дружу с некоторыми наиболее умными, которые не лают попусту из-под забора. Но у собак ограниченные возможности. Собаки слишком конкретны и слишком привязчивы, поэтому необъективны. Кот — существо ленивое, созерцательное, у него есть время поразмыслить.
— Я тебе сказал, не трогай собак, — снова возразил Яков Ильич, остро ощутив потребность в привязчивом и необъективном существе. — Я, может быть, собаку себе заведу.
Кот насупился, поворчал немного о людях, не обладающих культурой спора и умением вести беседу.
— Я думаю, что вскоре вы обзаведетесь кошкой, — сказал он с грустной гримасой.
— Хватит! У меня уже была кошка!
— Простите, а куда вы денете Матрену? — В голосе кота явственно прослушивалось ехидство.
— При чем тут Матрена? Ты Матрену не трожь! Не трожь Матрену!
— Я думаю, — ответил кот Василий уклончиво, — что это прекрасное праздничное блюдо вы едите последний раз. По крайней мере, в
— Это еще почему? — спросил Яков Ильич.
— Почему? Почему? — Кот Василий печально мяукнул. — Сейчас что-то произойдет. У меня интуиция разыгралась.
Яков Ильич хотел было спросить, что же произойдет, но еще больше ему захотелось выгнать кота, чтобы тот не мешал ему вспоминать о войне, о боевых товарищах-пехотинцах, с которыми он дошел до австрийской столицы Вены, но вдруг он услышал шум на реке и крик:
— Помогите! Тону!
Яков Ильич высунулся из окна и увидел такую картину: на реке, на самой стремнине, где вода вставала горбом, плавают четыре гуся, кричат, хлопают крыльями и ныряют. А между ними тонет маленький мальчик.
Яков Ильич тут же выскочил из окна.
Бросаясь в воду, он заметил, что с того берега тоже кто-то бросился.
Яков Ильич плыл саженками, или, как говорят, вольным стилем.
— Держись! — кричал он.
Гуси галдели.
Яков Ильич нырнул, чтобы, как полагается, схватить погрузившегося в воду мальчишку, вытащить и спасти. В зеленоватой глубине руки его кого-то обхватили. Яков Ильич вынырнул и обнаружил, что держит и крепко прижимает к себе Марию Степановну Ситникову.
— Простите, — сказал Яков Ильич. — Я тут мальчонку спасаю.
— Ах! — сказала Мария Степановна. — Он, наверное, там, в глубине. Я как услышала «Помогите!» — так и бросилась в воду, спасать. Я как раз на крыльце была.
Яков Ильич и Мария Степановна снова хотели нырнуть, но их постигло разочарование — в небольшом отдалении увидели они мальчишку. Он спокойно и ловко плыл на спине. Рядом с ним плыли гуси. Иногда гуси окунали головы в воду и аппетитно заглатывали мелких рыбешек.
— Извините! — крикнул мальчишка. — Это я не вам кричал. Я гусей тренирую.
— Поразительно, — сказал Яков Ильич.
— Ах! — сказала Мария Степановна и начала погружаться, пораженная беспрецедентным поведением мальчишки.
Но Яков Ильич подхватил ее и некоторое время стоял, держа ее на весу, в том самом месте на середине реки, где, по утверждению жителей поселка Горбы, отражения двух водонапорных башен, разорванные волнами, летят друг к другу и соединяются. Постояв так немного, Яков Ильич пошел к противоположному берегу, на котором проживала Мария Степановна, — он вдруг вспомнил, что река в это время года едва достигает взрослому человеку по грудь.
На берегу, когда Мария Степановна пришла в себя, они поглядели друг на друга и сконфузились. Яков Ильич был в старых выцветших брюках галифе и босиком, так как стоптанные домашние шлепанцы он обронил, прыгая из окна. Мария Степановна была в застиранном ситцевом халате и босиком — домашние туфли она потеряла в воде.
— Ах, — сказала она. — Как неловко… — И тут же забеспокоилась: — Вы простудитесь, Яков Ильич. Вам следует немедленно переодеться и выпить чаю с малиной… Ах, у вас, наверное, и малины нет. Я сейчас принесу. — С этими словами она побежала к своему дому.