Я догоню вас на небесах
Шрифт:
– Это остров Святой Елены, - сказал я.
– В замке Наполеон Бонапарт.
– Может быть, - согласился Коля.
В комнату неслышно вошла женщина, и я сразу понял, что это Орлица. Лицо ее было узким, с подведенными глазами.
– Здравствуйте, - сказал я. Встал и поставил стеклянный шар на стол. Коля взболтнул его, и снова в нем закружилась вьюга.
– Это мой брат. Ему шесть лет, - сказал Коля, глядя, как беснуются в шаре снежинки.
– Он умеет писать, знает четыре действия арифметики и уже прочитал толстую книгу
Женщина улыбнулась. Улыбка ее была беспощадна. Ее шелковая рука с красными ногтями потянулась к моей щеке. Взрослые почему-то любили пошлепать меня по толстым щекам.
Коля вытащил из кармана вилку.
– Если вы ущипнете моего брата, я уколю вас вилкой.
Женщина отдернула руку от моей щеки.
– Меня она каждый день щиплет, - сказал Коля.
– Теперь я с ней борюсь.
– Он подал мне шапку и потянул за руку.
– В чайную не пойдем. Пойдем на Лиговку в "Пончики", выпьем какао. Отец деньжат отвалил.
Женщина смотрела нам вслед, и в глазах ее была ненависть. Я понял, что она ненавидит нечто гораздо большее, чем мы с братом Колей.
– Бесплодная она, - сказал брат.
– Горюнья.
Отец от Орлицы ушел. Получил комнату на улице Герцена с громадным венецианским окном - от пола чуть ли не до самого потолка. Он устроился работать заместителем директора по хозяйственной части в Академию водного транспорта. Как говорится, такие вот пироги: наверно, завел в доме отдыха в Петергофе знакомство с дамой, а у дамы брат солидный, на партийной работе.
Комната была большая, пустая, светлая. Было в ней весело и немного страшно: разбежишься, а впереди стены нет - окно.
Потом всю эту квартиру с широкими коридорами, большими комнатами отдали какому-то учреждению, а отец с Колей переселились тоже в большую комнату, тоже с большими окнами, но уже не такими большими, на угол Восстания и Невского, в доме с булочной, прямо напротив Знаменской церкви, главным достоинством которой, по моему тогдашнему разумению, являлась прямо-таки крепостная взрывостойкость. Когда ее самоуверенно взрывали, чтобы устроить на ее месте скверик, то, как мне помнится, обвалилась она лишь с третьего раза. Тогда на всех окнах домов, окружавших площадь Восстания, были наклеены косые кресты, такие же, как в блокаду.
Я любил приезжать к Коле. Отец появлялся поздно или не появлялся вовсе, и мы с братом ходили в столовую, гуляли по Невскому, а то шли на Фонтанку в Шереметьевский дворец - Дом занимательной науки и техники, где Коля все знал и был чемпионом по держанию тока. Нужно было делать так: один крутит ручку динамо-машины, другой держит в руках провода, заканчивающиеся двумя медными трубками. Никто не держал полный ток, кроме мужественных взрослых и Коли. Сейчас в Ленинграде такого дома нет, зато в Соединенных Штатах Америки такие дома чуть ли не в каждом солидном городе. Говоришь им, что у нас такой дом был. Отвечают: "Да, да. У вас был, а у нас есть".
В
– Ну неодолимая эта сила, - говорил машинист брату.
– На ней вселенная держится. Думаешь, я тебя пожалею, позволю тебе насмехаться над этой силой? Почему ты такой упрямый?
– Не знаю, - отвечал брат.
– А дух вышибет?
На "чертово колесо" Колю перестали пускать. Он научил меня держаться, и теперь меня сбрасывало с колеса последним. От ударов у меня сильно болела грудь. Перестали пускать и меня.
Однажды, придя к брату, я увидел в кухне развороченную плиту, ею пользовались, когда пекли пироги или готовили праздничные обеды: студни, заливное, жареного гуся, индейку...
В квартиру нужно было проходить через кухню. Соседи ухмылялись, но не зловредно, - соседи Колю любили.
– Взорвался твой братец, - сообщили они.
– Древние говаривали - и не однажды: когда мальчик начинает выдумывать порох, следует отойти от него подальше. Хорошо, что глаза целы.
Я бросился в отцову комнату. Веселый Коля сидел в постели. Голова его была забинтована - только глаза смотрели из кочна широких бинтов. Руки были забинтованы, каждый палец отдельно. Губы черные, чем-то смазаны желтым.
– Я живой, - успокоил он меня.
А в городе шел фильм "Человек-невидимка".
– Тебе только черные очки теперь, - сказал я.
– Порох делал?
– Это наши замечательные соседи болтают о порохе. Отсталые люди. Взрывчатка - в основе целлулоид. Не рассчитал массу.
– Коля старался не шевелить губами. Они у него трескались. По зубам текла кровь.
– Чем тебя кормить?
– На столе. Под салфеткой.
Я снял салфетку. Были яблоки, груши, сливы и дыня, пирожное и манный пудинг с вишневым вареньем.
– Соседи, - объяснил Коля.
– Жалеют.
Матери я не сказал про Колин ожог. Сказал, что он просто болен. К счастью, следов ожога на лице у него не осталось. Когда он ходил на перевязки в поликлинику, прохожие смеялись над ним: мол, ненормальный под человека-невидимку вырядился.
Этот случай, я думаю, все же подтолкнул отца к решению жениться в третий раз.
И пришла тетя Валя.
Перед ее приходом отец сказал:
– Сегодня я буду с дамой. Приглядитесь: может быть, я женюсь.
Мы встретились с ними на улице. Было очень тепло. Она была в крепдешиновом красном платье в мелкий черный и белый цветочек. Она показалась нам красавицей, феей. Отец сказал ей:
– Это мои...
Мы стояли как дураки и молчали.
– Валя, - сказала она.
Отец поправил ее: