Я дрался на танке. Продолжение бестселлера «Я дрался на Т-34»
Шрифт:
— А вас, кстати, не должны были отправить на Парад Победы?
— Могли, но мне не хватило двух сантиметров роста, у меня было 176. Вот Героев могли взять и пониже. Так, например, Ваню Чугунова взяли, он пониже меня был. По-моему, от нашего корпуса поехали семь Героев во главе с Бутковым. Зато я участвовал от Молдавии в параде на 50-летие Победы.
— Как сложилась ваша послевоенная жизнь?
— Я демобилизовался в октябре 48-го. Мог и хотел служить дальше, даже готовился поступать в академию, но из-за язвы желудка меня комиссовали. Приехал к родителям в Монино и начал думать, чем заниматься дальше. Подумывал поступить в юридический институт, но для этого надо было окончить среднюю школу, а я даже в 9-м классе не доучился. Пришлось напрячься и за полгода окончить 9-й
В это время отца перевели в Кишинев, а тут находился филиал всесоюзного заочного юридического института. Правда, когда мы приехали, экзамены уже закончились, но к нам в гости приехали из Бельц наши друзья-соседи еще по Энгельсу, и в разговоре они мне посоветовали поступить в университет.
Прихожу с документами, но председатель приемной комиссии Тотров, он был то ли осетин, то ли лезгин, мне отказал: «Вы опоздали, ректор уже ушел. Приходите завтра». На следующий день та же самая история. А на третий день я надел все свои награды, и он как увидел у меня медаль «За взятие Кенигсберга», заволновался и спросил: «Ты брал Кенигсберг?» — «Да». — «А деревню Зеерапен не помнишь?» — «Помню, конечно. У нас там в конце марта были очень тяжелые бои». — «А меня там ранило». И тут же мне говорит: «Сегодня сдаешь три экзамена и еще три завтра». Вот так я поступил на историко-филологический факультет.
После окончания института меня назначили лаборантом кафедры философии, но уже через месяц вызвали на бюро в горком партии и говорят: «Есть предложение принять вас на должность инструктора в горком. Какие есть соображения?» А до этого по этому поводу со мной уже проводили беседы, но я всякий раз отказывался. Тяну руку: «Сиди, твое мнение мы знаем». Два года проработал в горкоме, а в 56-м Хрущев решил сократить партийный аппарат, и меня порекомендовали на должность секретаря парторганизации «Горремстройтреста». Проработал там пару месяцев, но потом случайно встретил ректора нашего университета Виктора Сергеевича Чепурнова. Просто во время учебы в университете мы с ним почти ежедневно встречались, потому что я был секретарем комитета комсомола университета, председателем профкома, членом партбюро. Мы разговорились, и он мне предложил работу на кафедре истории КПСС. И с тех пор я 38 лет проработал на кафедрах истории Кишиневского университета и педагогического института. Окончил аспирантуру. В 62-м в Одессе защитил кандидатскую диссертацию. Доцент. В 1985 году мне было присвоено почетное звание «Заслуженного работника высшей школы МССР», и, кроме того, я «Отличник народного образования СССР».
И все это время я активно занимался ветеранским движением, участвовал в организации встреч. Поддерживал связь более чем с 650 ветеранами нашего корпусу, а сейчас нас осталось всего двенадцать…
Но самое страшное, что сейчас нас перестали допускать к молодежи, поэтому они и не могут ответить на самые простые вопросы, а это обидно. Создается такое впечатление, что кому-то очень выгодно замазать чертой краской нашу великую Победу, да и вообще все семьдесят лет из жизни нашего народа, и именно поэтому исторические факты намеренно искажаются и передергиваются. Становится страшно от того, что молодежи активно навязывают западные идеалы, и при этом она почти не знает свою историю, а ведь без памяти о прошлом не будет любви к своей Родине…
Матусов Григорий Исаакович
В мае 1941 года я пришел в свой военкомат города Артемовска и поинтересовался, почему меня так долго не забирают в армию, большинство моих сверстников 1922 г.р. уже призваны, а я до сих пор остаюсь гражданским. Я же был активным комсомольцем, работал с 14 лет, и мне, как патриоту Советской Родины, было стыдно не служить в РККА. И через пару дней пришла повестка на призыв — 17/5/1941.
Мать устроила у нас дома небольшие проводы, пришли мои товарищи: Вася Большаков, Гриша Чудный и Петя Лященко, другие ребята, а на станции меня провожали мать с отцом. Призывников разместили по вагонам, мы простились с родными, и поезд тронулся в путь, оставляя позади Донбасс. В моем отделении вагона оказалось два Николая, и по их разговорам я быстро понял, что оба они призваны в армию сразу после освобождения из мест заключения. Старшему Николаю лет тридцать, фамилия его была Буслаев, но по национальности он был татарином, а второй «уркаган» был помоложе. На каждой остановке они выбегали на перрон, возвращались с бутылками, и всю дорогу пили водку и безбожно матерились, проклиная тех, кто «забрил» их в армию. Через пару дней пути мы увидели вдали белые пески, и «старший» Николай с верхней полки, увидев вдали «белую землю», сказал, что нас везут в Сибирь, и начал ругаться со своим младшим тезкой, мол, как это? В Сибири они уже сидели и снова туда их везут? — он не согласен.
Я молча слушал их перебранку, мне было все равно, где придется служить. Выгрузили нас в городе Ново-Хоперск Воронежской области и строем повели в часть. Навстречу едет подвода с солдатом.
Дисциплину в полку старались поддерживать на уровне, я как-то шел по дороге в санчасть, увидел, что мне навстречу движется какой-то командир, моментально отдал ему честь и пошел дальше. Вдруг скрип тормозов, рядом на дороге останавливается легковая «эмка», и мне сидящий в ней военный приказывает: «Боец, быстро позови сюда этого командира!» Я подбежал к нему: «Товарищ лейтенант, вас зовут!» Подходим с ним вместе к легковушке, оба откозыряли, а внутри машины сидит большой начальник с двумя «ромбами» в петлицах. Начальник стал ругать этого лейтенанта: «Почему вы не отдали честь красноармейцу?! Он вам честь отдал, почему вы не откозыряли в ответ?! Я все видел. Вам Устав напомнить?» Мне приказали следовать в часть, а начальник продолжал распекать командира.
Но вот пример другого характера. Как-то меня позвал Николай Буслаев пойти с ним в столовую, «навестить» второго Николая. Вообще-то кормили нас в полку неважно, давали простую армейскую еду и черный хлеб без ограничения. Буслаев часто ходил выпивший, и в тот день был «под мухой», и когда мы показались в столовой, то он стал орать на кухоный наряд, на поваров и проклинать маршала Тимошенко, заставившего его после отсидки на нарах служить в армии, и «младший» Николай сразу достал ему из борща, из общего котла, большой кусок вареного мяса.
И все молчали, никто не хотел связываться с зэками.
Нас вооружили десятизарядными винтовками «СВТ», выдали каски и сабли (до сих пор помню номер на своем клинке — № 200), подсумки для патронов и вещмешки.
22 июня я с Майером повел лошадей на водопой к реке. Вдруг мы услышали сигнал тревоги. Майер сразу сказал: «Война!», и я спросил: «С кем?» — «С немцами».
Мне это показалось странным, ведь как это так, у нас же с ними Договор о ненападении подписан. Погнали коней обратно к себе, ездовые впрягали лошадей в орудийные упряжки, по четыре лошади на каждое наше 76-мм орудие. Командир отделения сказал нам: «Мы фашистов на третий день в пух и прах разобьем!» Накрапывал мелкий дождь. Весь полк вышел из части, но, пройдя километров пять, был объявлен «Отбой тревоге». Через два дня все повторилось: тревога, выход полка из района дислоцирования, ночной марш по степи и снова приказ вернуться.